Осторожный доктор тихо приблизился ко мне и вкрадчивым голосом психиатра попросил:

— Разрешите ножку осмотреть?

Мгновенно крошечными ножничками распорол штанину. Обернулся и так же тихо и быстро проговорил:

— Носилки. Пациента в операционную. Быстро. Готовьте растворы по третьей схеме. Восьмая сложность. Ступень одиннадцать.

Ого, подумалось мне. Отпрыгался, Рэмбо носатый. Третья схема по грианской системе нарушений работы человеческого организма — отравление. Восьмая сложность — кажется, нервно-паралитические яды. А одиннадцатая ступень из двенадцати означает, что в течение получаса мне предстоит необратимо превратиться в смиренный и довольный жизнью овощ вроде редиски, в лучшем случае — морковки. И это при хорошем раскладе и с глубочайшим упованием на профессионализм корпоративного медика.

Если же наш добрый доктор окажется не на высоте, ввысь понесется отягощенная нехилым кармическим долгом душа гнусного бумагомараки Носферату Шатова. И это в том случае, если перед тем, как начать кипятить меня в котле с прочими лжецами, прелюбодеями и, кстати, убийцами, мне позволят издали взглянуть на райские ворота и послушать звон апостольских ключей.

Хотя, возможно, мне предстоят такие страдания, что ложь и гордыня, как наиболее мелкие прегрешения, будут прощены и температуру под котлом на градус-другой убавят.

— Стоп, стоп! Какая одиннадцатая ступень?! — Машка подбежала ко мне, присела возле носилок, на которые меня усиленно пытались затолкать. Анна стояла рядом, пока еще не понимая всей серьезности ситуации. Я покорно лег, видя перед собой только ворс ковра и ножку Машкиного стола. Под ножку забилось что-то блестящее. Доктор сделал шаг назад, освобождая начальнице место рядом со мной, налетел ненароком на стол, задел ботинком привлекшую мое внимание блестку.

Радужное крылышко бабочки тотчас пристало к его ботинку.

— Шатов, миленький мой, — зашептала Машка, обнимая меня. Доктор вкатил мне несколько уколов и приготовился отдать приказ поднимать носилки, но Машка не заметила. — Фе, да лучше бы я сдохла здесь, наркоманка проклятая, чем так, — зашептала она. — Не смей умирать. Не смей.

Я гладил Машку по голове и в медленно наступающей дымной темноте видел только полные страха глаза моей любимой.

Мой разум не слишком серьезно отнесся к операции. Организм тоже не подкачал. Если уж не удалось сдохнуть от саломарской дряни, то чего бояться вполне привычного земной и неземной науке яда. Во внутренней клинике «Нако» мне оперативно заштопали ногу и несколько раз прогнали через всевозможные фильтры выделенные мне природой литры крови. Благо действие яда удалось вовремя блокировать.