Федя молчал. В висках стучало.

– Понятно, – существо вновь направилось к Яну. Тот, дрожа как в лихорадке, вжался в ствол дерева…

Федя очнулся первым. В ногах пульсировала дикая боль. Открыв глаза, Литвинов в первые минуты не мог понять, где находится. Потом до него дошло, что он полулежит на откинутом широком заднем сиденье автомобиля. Рядом, все еще без сознания, так же полулежал Ян. Федя попытался приподняться, застонал, и… увиденное в следующую секунду стало самой большой неожиданностью за всю Игру:

– Ирина?!! Рашевская? Я что, умер?

– Успокойся, пока нет.

– Как ты здесь оказалась? – сердце бешено заколотилось.

– Потом расскажу. Федя, как нам обратно вернуться? Вам в больницу надо. Срочно надо операцию делать… – глаза Ириши наполнились слезами.

– Все нормально, больница сейчас будет, – Федя достал камень, сжал его в руке. – Не пугайся, сейчас появится женщина…

Дверца машины открылась. Элэйми тепло улыбалась:

– Теперь двое? Ирина, помоги. Надо достать его из машины.

Федя попытался выползти сам, но сделать это ему все-таки не удалось. Рашевская вышла из «хаммера», невольно задержала на даме, появившейся из ниоткуда, восхищенно-изумленный взгляд. Вместе они выволокли Литвинова на землю.

Не говоря ни слова, Элэйми сделала едва заметное движение рукой, и на джинсах вокруг ран образовались широкие дыры. Ткань в этих местах просто исчезла.

– Понятно… – Эл осмотрела раны. – Это они так кровь остановили… – Она немного помолчала, словно решая, что делать дальше. – Придется потерпеть. Будет немножко больно. – Элэйми сильно прижала руку к ране.

Как Федя ни пытался держаться при Ирише, подавить крик он не смог. Ощущение было, будто ногу отрезают вживую. Рашевская кинулась к нему, опустилась рядом на траву, обняла юношу за плечи, но это мало помогло. Минута показалась вечностью. Боль была настолько невыносимой, так ломало, что держаться в каких-то рамках уже не получалось…

– Может, у вас хоть наркоз какой-нибудь есть?! – не выдержав, прокричала девушка.

– Нет, – отрезала Эл. – Помолчи. Я знаю, что делаю. – Она положила на траву окровавленную пулю. – Слюна слишком глубоко проникла в раны. Здесь состав вещества не такой, как на Земле. Если сейчас полностью обезболить, начнется необратимая химическая реакция, и… Долго объяснять. Иногда жалость бывает губительна. Что ты выберешь: чтобы он снова был здоров или чтобы ему сейчас не было больно?

В бесконечно мудрых голубых глазах Рашевская прочитала настолько глубокое сострадание, что у нее мурашки пошли по коже.

Литвинов, обливаясь холодным потом и понимая, что пережита еще лишь половина кошмара, кинул на даму умоляющий взгляд: