— Это не борьба за выживание. Не борьба за расширение границ, обогащение. не за идеалы. Это даже не война. Это… это…

— Самоуничтожение.

Мгновение Виктория с удивлением смотрела на него — словно бы открыла новое для себя слово.

— Мне… мне нечего сказать, — мужчина произнёс это почти шёпотом. — Я не представляю, как о таком вообще говорить.

— А знаете, что самое интересное? Что мы уже с этим смирились.

Сен-Жермен собрался возразить, но не успел.

— … никто не возьмётся осуждать победителя. Поплачут и забудут. Два города, какие-то люди, подумаешь… Хотя бы один издал крик! Нет… Хах, война ведь для того и придумана, чтобы воевать. А теперь? Одним ударом убить сотни тысяч и всё, выигрыш?

— Это нельзя оправдывать.

— О, mon amie, неужели? Забудьте уже свои принципы. Можете выкинуть мораль куда подальше, она теперь бесполезна. Послушайте лучше политиков, как красиво они оправдывают массовое истребление. Религию туда же, в урну. Дьяволом нас не напугать. Мы геноцид назвали залогом мира, а бедный Люцифер всего лишь чужую жёнушку поимел, яблочком угостил. Никогда ещё зло не было таким правильным… таким идеальным. Непогрешимым.

Виктория глубоко втянула в себя воздух и шумно выдохнула. Плечико сорочки предательски сползло вниз. Диван скрипнул, когда на нём попытались развернуться; тело подчинялось слабо.

— Я перестаю понимать этот мир.

— Что вы предлагаете? — хрипло отозвался Сен-Жермен. — Через иллюминатов можно попробовать… закрыть военные институты… внести запрет на оружие…

— Это не поможет! Дело сделано, — кивок в сторону газеты. — Я ошибалась. Всю жизнь ошибалась. Грёбаные шестьсот лет! Невежество порождает зло, да? Невежество толкает во тьму — так мы считали. Знание — свет, знание — сила? Ублюдок Трисмегист был прав, когда спрятал от нас свои цацки. Теперь я вижу. О, я наконец-то вижу! Наивные… Как мы могли быть такими наивными? Верить, что наука спасёт от предрассудков, а технологии позволят людям стать счастливее. Гуманее. Справедливее. Я верила в это. Когда смотрела на нищих, умирающих от голода и болезней, на крестьянских детей и горбатящихся женщин… Тысячи душ удалось бы спасти, если бы позволяла медицина. Если бы имелись технологии. Но теперь это бессмысленно. Можно всех отправлять в пещеры — по уму люди всё равно остались обезьянами. Без боя уничтожить города, без войны жизни забрать… Как?

Она сорвалась на крик и резко замолчала, обхватив ладонями голову.

— Выходит, всё наоборот. Чем легче и проще жизнь, тем больше у людей власти над природой, чем больше власти — тем страшнее их суть. Люди ценили себя, ценили друг друга, когда испытывали страдания. Они знали, какие неимоверные усилия прикладываются во имя будущего. Значимость имеет то, что стоит трудов. А раз за жизнь человека уже не борятся, не отстаивают право на сохранение…