Дальше Гулы показали ворожбу Верфавии. На черных свечах! У Ефирты рот не закрывался от негодующих причитаний. Глаза она вытаращила, сама такой ворожбе не была обучена. Лунной, темной!

– Да как же дочь моя теней не убоялась вызывать! – А нам объяснила. – В ночи, особенно в полнолуние, набирают силу и выползают из всяких смрадных мест духи-тени темные. Это и души неуспокоенные убийц, и самоубийц, мертвое лютое зверье, страхи и грехи людские, обрядшие силу, притянутые нечистой землей.

Мы видели, как Верфавия достала из шкатулки длинную медную иглу. Сантиметров пятнадцать, не меньше. Вот только ушка у неё не было. Не для шитья она предназначалась. Набалдашник был каменный, на вытянутое яйцо похожий.

– Что за диковина? – охнула Ефирта. – Не помню такой.

Верфавия поднесла ладонь к одной из черных свечей. Речь ее словно каркала в произносимом заклинании. Огонь горел сквозь ее ладонь, удерживая над ней вертикально зависшую иглу. К столу, на котором проходила ворожба, из всех углов потянулись темные тени. Живые, корявые! Дама и ее спутник сидели на лавке у стола с перепуганными лицами, а дальше их вовсе страх забрал. Тень изогнутой ручищей взяла у Верфавии иглу. С размаха вколола ее вначале в плечо княгини, а потом и мужчине. Они двинуться не могли. Замерзли на месте от ужаса. Через медь иглы была видна кровь их алая. Как юла крутилась игла над принесенной куклой. Все громче и яростней чеканила юная ворожея свои заклинания, и глаза у неё горели беспокойным лунным огнем.

– Надо ж как! Вот когда она волосом почернела. А мне сказала, что покрасилась гнилушками болотными. Раньше у неё косы были соломенные, как у Яричи. Охушки-вздохушки! Видно с рождения в Верфавии была душа пращура, с которого род пошел – вождя кочевого племени. Они огню поклонялись и душам умерших самых сильных воинов и животных. Порчу, она порчу на куклу навела! Вложила в неё болезнь умирающей девочки, – застонала Ефирта. – Я недостойная мать и наставница. Недоглядела, упустила!

А погубить Верфавия хотела не только Яречу, думая, что ей прядь волос принадлежит, но и дочерей Воробьева. Куклу купцу велела подарить. А больной дочери княгини наказала съесть шарик, который Верфавия вытащила из каменного яйца иглы.

– Яречу – понятно. Но почему дочери Воробьева под раздачу попали? – удивился Олег.

– Только чистые помыслы ясное Око Тула открывают. Зависть черная в черное зеркало смотрится – неправду, болезненный бред показывает. Не разобралась, что не дочки воробьевские, а вы, Дарья, с Катькой ее изведете. Вы и на лицо с ними одинаковые… Это все специально ведьмы речные сделали. Их происки! Она ведь вечно собиралась жить. Вот только кукла пропала… Невесть куда. И невесть откуда ты, Дарья, ее вытащила. Видно действительно судьба, как Тул и предсказывал. А теперь через Гулы частицу души моей маленькой Верфавии и мои воспоминания ты в куклу Ланы вложила. А-та-та-та-та, и не надо проклинать меня, – силой удерживая мою руку в чаше, затараторила ведьма. – Неужели твое сердце материнское не поймет? Помнишь, как сына своего хотела вернуть? То-то! А ты?! – Она зашипела на Олега, который угрожающе к ней придвинулся. – Кто сына у матери отнял? То-то! Если бы мне удалось вызвать Куа – небесный дух женщины, может, она смилостивилась бы и заново возродила мою Верфавию. Дала бы нам еще один шанс! Не верю, не верю, что доченька моя могла превратиться в черное зло! Все это наговоры! Если что и было, в основном моя вина, недоглядела… Из-за гордыни глупая оступилась. И сестрицы мои постарались, очернили! Их дочери в подметки не годятся Верфавии. Зависть! Даша, назови еще раз имя Верфавии. Дай посмотреть, как получилось, что она обрекла мое тело и душу гореть в черном лунном огне. Не могла она с матерью такое сотворить. Видно, Травия при обряде ошиблась. С ней такое бывало… После этого никого из вас больше не побеспокою. Зла никому больше не причиню. Уйду навсегда…