— Арестовать немедленно! — донеслось с балкона.

— Долой самодержавие! — крикнули с дальних рядов галереи.

Зал заорал, засвистел…

«Боюсь, на этом моя цирковая карьера закончена», — резюмировала Даша Чуб. И ошиблась — впереди был последний, самый невероятный эквилибристический трюк.

В этот громкий, многоголосый напряженный момент стеклянное окно в куполе цирка с шумом разбилось, осколки упали на арену серебристым дождем, а прямо с неба на сердцевину манежа опустился привлеченный хлопками помянутый «Черномор», исхудавший, в мокром от небесной влаги отрепье, с уже весьма порядочной седой бородой, но все еще живой… судя по не примеченной ранее холщовой сумке через плечо, у него имелся с собой некоторый запас провианта, позволившего скоротать в небесном эфире неделю.

— Арестовать его, это наш местный Джек-потрошитель! — Чуб отдала своему одомашненному жандарму команду хлопком. — Фас!

— Гав-гав! — послушно ответил тот.

А Даша увидела, как, поднявшись с песка, забытый всеми Юлий Цезарь бежит к выходу и исчезает за малиновым бархатом кулис.

Глава заключительная и поучительная

Глава заключительная и поучительная

Спина Цезаря маячила впереди, его алый плащ развевался кровавым следом…

В молчании они стремительно пронеслись по сомнительной улице Козинке, поднялись на Ирининскую, и он вдруг исчез.

— Провалля… Он провалился! — Чуб вскрикнула от возмущения, затопала ногами..

Крик угас, стало тихо, ни малейшего звука — даже ветер, гонявший хриплые мертвые листья, остановился на миг, даже крысиный шорох душек притих.

Подчиняясь осенним законам Макошь, с сумерками правоверные киевляне давно разошлись спать по домам.

— Видишь этот фонарь? — показала Даша. — Прошлый раз мы тоже провалились под фонарем… Но мы тогда сказали «Провал», пили наливку… Если бы мы точно знали третью отмычку! — от расстройства она слишком быстро втянула холодный ноябрьский воздух и закашлялась, словно проглотила чрезмерно большой кусок мороженого.

— Мы не знаем ни первую, ни вторую, — сказала Акнир. — Когда я исчезла, там, во Владимирском соборе, я не говорила «Провал». И ничего не пила.

— Но Мистрисс сама сказала нам, что рисунок — «отмычка»… — Даша достала уже истрепанный одесский набросок Врубеля, еще раз внимательно рассмотрела его.