«Вот что Врубель рисовал три года, пропадая в своих Провалах. Вот где он пропадал, — обрадовалась второй истине Даша. — Его работы не пропали!»

На мольбертах, столах, на лавках вдоль стен лежали и стояли еще множество врубелевских картин и эскизов. Чуб подошла к трем прислоненным к стене полотнам, с которых уже был снят верхний слой краски, — освобожденное от поверхностных цирковых наездниц «Моление о чаше», «Богоматерь», «Эдем». Рядом стояли эскиз хранителя Киева архангела Михаила, иконы вершителя киевских судеб князя Владимира и покровителя тайны древней Кирилловской церкви святого Кирилла», «Николая Чудотворца» и «Святого Афанасия — всем им еще предстояло перенестись на стеклянные стены.

— Это ты скупал все его картины? Ты нашел и отчистил трех цирковых наездниц от краски — трех Анн Гаппе? — с невольным восхищением вскричала она.

Ангел молча кивнул.

— В чем же смысл этого храма? — спросила Акнир.

— Спроси сама у той дамы под вуалью, которую ты послала ко мне… которая только что пыталась убить меня прямо на арене.

— Я, кстати, тоже не въехала… зачем вообще Кылына пыталась натравить на Юлия Цезаря львов? — сказала Даша.

— Ты? — Акнир отступила на шаг. — Но это невозможно! Киевицу не могут задрать какие-то львы… Кто ты такой? Откуда у тебя подобная сила?

— Так Кылыну загрызут его львы, а не волчья Мадонна Врубеля? — с любопытством уточнила Чуб.

— Волчья Мадонна? Ты дала ей красивое имя. Хочешь увидеть ее? — Ангел подошел к стене и перевернул лицом одну из многих картин.

Это был портрет Кылыны — ведьма стояла в позе Богоматери-Оранты, с поднятыми когтистыми руками, с ощеренными волчьими клыками.

— Волчья Мадонна, которую Врубель нарисовал однажды ночью в крестильне, — не убийца твоей матери. Она — портрет твоей матери, убийцы. Однажды Врубель понял, кто есть кто… так как это понимает художник, не разумом — кистью. Вот подлинный портрет Эмилии Праховой, — Ангел взял со стола и протянул им карандашный рисунок полноватой дамы с белым пятном вместо лица. — Он понял, что не лицо Эмилии сгубило его душу… он понял, что у губительницы совсем другое лицо — волчьей Мадонны!

— Ты знаешь все? — Акнир смотрела на отца с ужасом.

— Я знаю больше, чем вы думаете. Все началось еще тут, в 1888 году. И беда не в том, что в Киеве появились сатанинские иконы, а в том, что писать Демона в те годы — означало прослыть модным художником, а расписывать Божий храм считалось позором. Сколько упреков, насмешек пережил Васнецов, взявшись за роспись Владимирского собора… не мудрено, что этой фатальной осенью 1888 года он пережил мучительный кризис. Но когда он закончил свой храм, Владимирский возродил веру у многих. Потому что Васнецов был талантлив. Но Врубель…