Странное у Станислава Эшби было представление о жалости.

- Я тут родилась. В этом доме. Как и матушка моя. И ее матушка. И… мою прапрабабку привезла с собой Патриция Эшби, когда еще не примерила это проклятое имя.

Она прикрыла глаза и стала похожа на одного из истуканов, которые стоят в Национальном. И сходство было столь потрясающим, что Томас едва не подавился  мясом.

- Я не слышу голоса моей земли. Давным-давно белые люди пришли и унесли с собой многое. Они добрались до сердца пустыни. Они прошлись по Запретным землям и заглянули в дома ушедших богов. Они забрали вещи, которые не следовало трогать. А еще людей. Много-много людей, которых объявили своей собственностью. Они полагали себя умнее и сильнее. Так оно и было.

Черная женщина мерно покачивалась. А голос ее был подобен змеиному шипению.

- Моя прапрапрабабка была из тех, кто может слышать голос Земли. Как и прапрапрабабка твоей девчонки. И видеть то, что сокрыто от глаз прочих. Останься она дома, и в свой срок ее бы отвели в пустыню, где она провела бы столько времени, сколько пожелали бы духи. А по возвращении на шею ее возложили бы ожерелье из огненных камней. Вместо этого она получила клеймо и ошейник. И право войти в дом белой женщины поломойкой. Но та женщина была добра. Она позволила взять имя белых. И сочетаться браком с мужчиной, от которого появилась дочь. А уже ее определили в подруги молодой госпоже. Впрочем, разве может быть дружба между госпожой и той, кто носит имя госпожи на ошейнике?

- Не знаю.

- Я помню. Я помню их всех. Это свойство крови. Я бы хотела избавиться от этой памяти, но не умею. Твоей  еще повезло. Ее кровь спит. И может, будет спать дальше. Я же просто не стала искать встреч с мужчинами. Мужчины до добра не доводят.

Ее улыбка была страшна.

Треугольные зубы казались слишком уж белыми.

- Я помню, как она боялась, та белая девочка. Она с детства была слабенькой. Болела. Часто. Много. Подолгу. И никто не думал, что она выживет. Ей даже несколько похоронных нарядов сшили. Не пригодились, да…

Странный разговор.

И место.

И мясо почти закончилось, но теперь Томас ощущал себя сытым.

- Она много молилась. И хотела бы служить вашему Богу, но отец напомнил о долге, и она подчинилась, как подобает хорошей дочери. Она отправилась за море, взяв с собой багаж и ту, которую называла единственной своей подругой.

Темный палец уперся в висок.

- Я могу рассказать о каждой минуте их пути. О море, что злилось. О слабости госпожи. На берег ее пришлось выносить на руках, а любезный жених не удосужился послать кого бы то ни было, чтобы встретить невесту. Он вовсе не желал ее видеть. Я могу рассказать о той гостинице, в которой она провела несколько недель, не зная, что будет дальше. И о мужчине, что явился не один, но с другой женщиной. Кожа ее была красна, как кирпич, из которого построено поместье Патриции Арлингтон. Волосы черны. А глаза полны огня. Она поднялась в номер. Она раздела госпожу. И сказала, что в ее теле есть нужная сила. Это все и решило.