— У тебя случился выкидыш, милая.

Стыд и чувство вины захлестнули ее, и она заплакала, уткнувшись в грудь медсестры.

Когда она вернулась в «Ауди», Доминик пристально смотрел на нее глазами, полными слез, пока она рассматривала последние фотографии своих ран.

— Нат, ты как? — прошептал он.

— Я не хочу здесь находиться. Если он не умер, он убьет меня. Я знаю, что так и будет. Я хочу исчезнуть.

— Ты уверена?

Она задавала себе этот вопрос наряду с другими.

Ты действительно влюблена в него?

Как ты можешь быть и вправду влюблена в него, если он ужасает тебя?

Разве ты не ненавидишь его за то, что он ранит твою гордость, унижает тебя, избивает?

Что бы подумали мама и папа?

Она никогда не отвечала на эти вопросы честно. Она сказала себе, что гнев Шона не пугает ее. Она убедила себя, что не вздрагивает каждый раз, когда он повышает голос, хотя сама только и успевала избавляться от дрожи после его очередной вспышки гнева.

Если бы она честно ответила на все эти вопросы, ей пришлось бы признать, что ее отношения с друзьями, с окружающим миром изменились из-за него. Она была бы вынуждена признаться себе в том, что она закрывала глаза на ВСЕ, что он ей делал, и что она находила логическое объяснение его поступкам вне зависимости от того, насколько ужасно обстояла ситуация. И все это потому, что у нее на руке висел браслет «Картье», а также имелся большой дом с садом, засаженным суккулентными растениями и вдобавок красный «Ягуар».

— Ты уверена? — повторил вопрос Доминик.

Кости ныли от боли. Моргать было не менее больно.