Шарко размышлял. Нет, диктатура тут ни при чем, но она, возможно, сыграла свою роль в формировании личности Харона. Когда она началась, ему было шесть лет и тринадцать, когда закончилась. Он, конечно, знал только насилие, крики, кровь. Был ли он из детей, похищенных генералом Виделой? Или же его при рождении украли в Испании, а через несколько лет перевезли в Аргентину? Был ли он воспитан кровопийцами, военными, теми, кто похищал и убивал по приказу безумца?

Он подумал о том, как пытали Микаэля, и решил, что наверняка следует остановиться на второй гипотезе.

Харон явно был продуктом кровавой диктатуры. Извращением.

На аперитив ему принесли пикаду — острую закуску из оливок, копченостей, сыра, а также аргентинское пиво «Quilmes». Лейтенант поблагодарил официанта, проглотил оливку и вернулся к разговору.

— Есть один приоритет: если сегодня вечером операция у Стикса провалится и Камиль ничего не обнаружит, посмотрите прямо с завтрашнего дня, не случались ли такие же истории в Косово или Албании. Я имею в виду похищения, уродование глаз или тел. Там ведь в начале двухтысячных был конфликт, бомбардировки и все такое. Не исключено, что кое-кто воспользовался царившим там хаосом и занялся чудовищными экспериментами и прочими зверствами. Может, в связи с этими гнусными фактами Микаэль Флорес и затеял свое расследование?

— Отлично, — отозвалась Люси. — Я это организую.

— Передашь Николя то, что я тебе рассказал?

— Сразу же. А как у тебя? Что поделываешь?

— Отдохну немного, а через несколько часов поеду в психбольницу возле Корриентеса, куда наведывался Микаэль Флорес во время своего аргентинского путешествия. Марио — умственно отсталый, возможно, он оттуда. Предпочитаю ехать ночью, чтобы прибыть на место завтра, часов около десяти-одиннадцати утра.

Шарко положил руку на живот, потому что в желудке заурчало.

— Давай-ка вернемся к делам попроще. Так ты говоришь, Николя и Камиль сгоняли в Испанию? Оба?

— Да, как я недавно узнала.

— Ха, воркуем, воркуем! — отозвался Шарко с улыбкой. — Для Николя это хорошо. Может, поймет наконец, что в жизни есть не только работа.

— А ты его будто оберегаешь, опекаешь, — заметила Люси. — С чего бы это? Уж не потому ли, что сам был точно таким же в его возрасте? Упрямый, одинокий трудоголик, до тошноты торчащий в конторе. Не хочешь, чтобы он повторял твои ошибки, так, что ли?

Взгляд Франка стал рассеянным. Он в задумчивости возил пальцем по столешнице.

— Ладно, держи меня в курсе насчет операции у Стикса, о’кей? А теперь я должен с тобой проститься.

— Почему ты всякий раз увиливаешь, как только речь заходит о твоем прошлом?