Однако на этот раз боль лишь усиливалась, и вместе с тем меня охватывала паника, стремление справиться с чем-то, что я не мог ни вынести, ни прекратить, и когда он наложил мне на ногу три дюйма расплавленного припоя, из моего горла вырвался вопль. Я сдерживал его изо всех сил, но теперь бился в путах, еще раз убеждаясь в своей полной беспомощности. Двигаться могли только пальцы на руках и ногах.
Лютер даже голову не поднял, просто продолжал свое занятие. От припоя поднимались колечки дыма, и он закончил, когда дошел до верха ступни.
Металл уже начал остывать, прилипая к коже, и хотя невыносимая боль слабела, нервы в только что поврежденной коже начинали скорбную песнь.
Он провел три таких дорожки по моей правой ноге, каждую примерно в шестнадцать дюймов длиной, и каждая сопровождалась жгучей апокалиптической болью.
Когда он закончил, я уже надорвался от крика и только наблюдал, как Лютер убирает паяльник. Пот заливал глаза.
Я получил краткий миг передышки, но не мог позволить себе надеяться на большее.
Безумная боль начинала стихать; я вынес ее.
Лютер оттолкнул тележку с панелью управления и инструментами от моей каталки и пошел по помещению.
– А это, – произнес он, – я вынужден хранить подальше от электроники и остальных инструментов. Ты знаком с неодимом?
Она продолжала путь и, выйдя из помещения с кабинами, оказалась в коротком проходе, откуда открывался доступ в офисы побольше.
Услышав шум, остановилась.
Вытянула шею, прислушиваясь.
Ничего, только слабый гул ветра.
Еще два шага – и опять.
Кто-то очень слабо, но… кричал?
Ви бросилась в конец прохода, к ряду закрытых дверей; открывая их одну за другой, она впервые за этот день почувствовала, как в кровь хлынул адреналин.