– Расследование развалится, если вы рухнете в свою собственную пропасть.

Адамберг смущенно кивнул.

– Ладно, – сказал он.

– Так-то лучше. А теперь моя очередь задать вам вопрос: почему вы думаете, что ваша убийца некоторое время была отшельницей? Настоящей отшельницей?

– Из-за того, какой яд она выбрала: самый невероятный, какой только может быть. Я вам уже говорил, какая связь существует между ядовитыми тварями, семенной жидкостью, как можно обратить силу яда против агрессоров, но это меня не удовлетворяет.

– И вы думаете…

– Если это можно назвать словом “думать”, – во второй раз уточнил Адамберг.

– Хорошо, скажу по-другому. Вы пытаетесь предположить, что она убивает при помощи паука-отшельника, потому что сама была отшельницей.

– Не совсем. Мне об этом неизвестно.

– Значит, потому что в детстве вы видели отшельницу? Почему бы вам не рассмотреть обычную месть? Эти типы из сиротского приюта причиняли мальчишкам страдания при помощи яда паука-отшельника. Кто-то заставляет их расплатиться за их гнусности.

– Но одиннадцать пострадавших от укусов мальчишек ни при чем.

– А другой мальчишка? Тоже из приюта? Вы не заметили еще кого-нибудь поблизости?

Адамберг колебался.

– И кто же он? – спросил врач.

– Сын бывшего директора. Детский психиатр, одержимый мыслью о восьмистах семидесяти шести сиротах, о которых его отец заботился так, что перестал замечать собственного сына. Этот тип скачет без остановки, взвинчен до предела, очень одинок, обожает сладости и ненавидит банду пауков-отшельников.

– Которую его отец тоже ненавидел?

– Да. Отец делал попытки от нее избавиться, но безуспешно.

– От нее избавиться? Так почему бы сыну не завершить работу?

– Не знаю, – сказал Адамберг, пожав плечами. – Я ни с кем не говорил об этой версии. До вчерашнего дня мы разрабатывали версию пострадавших мальчиков. А сейчас я вижу женщину.

– Отшельницу. А об этом вы говорили?