На этот раз Мэри Тейлор промолчала, просто сидела, мягко сложив руки на коленях и глядя непроницаемым взглядом в окутанное тайной прошлое.

— Знаете, это все можно проверить, — мягко сказал он. — Пусть от ее тела осталось не много, но нам оно и не нужно, коль скоро перед нами ваше лицо. Найдутся документы судебного процесса, фотографии, свидетельство о вашем браке с сержантом Тейлором.

Она заговорила так тихо, что ему пришлось нагнуться, чтобы расслышать:

— Он очень широко открыл глаза и посмотрел на меня. Ничего не сказал. Это был какой-то дикий, безумный взгляд. Я подумала, что он начинает бредить или, может быть, испугался. Наверное, в этот момент он понял, что умирает. Я немного поговорила с ним, потом его глаза закрылись. Я не узнала его. Да это и невозможно. Я совсем не та девочка, которая была в Штейнхоффе. Я не хочу сказать, что вспоминаю о Штейнхоффе так, будто это все произошло с другим человеком. Это на самом деле произошло с другим человеком. Я теперь не помню даже, что именно происходило на суде в Фельзенхайме, не могу вспомнить ни одного лица.

Конечно, ей надо было кому-то рассказать. Наверное, для того, чтобы освободиться от воспоминаний о Штейнхоффе, стать как бы другим человеком. И она рассказала все Этель Брамфетт. Они вместе учились в Недеркаслском медучилище, и, как подумал Далглиш, Брамфетт олицетворяла для нее такие качества, как доброта, надежность, преданность. А иначе — почему именно Брамфетт? С какой такой стати она выбрала ее своей наперсницей? Должно быть, он произнес эти слова вслух, потому что она, словно стремясь заставить его понять, пылко сказала:

— Я рассказала ей потому, что она была такой заурядной. В ее заурядности было что-то надежное. Мне казалось, что, если Брамфетт выслушает и поверит мне и после этого не перестанет меня любить, то все, что когда-то произошло, в конце концов не так уж страшно. Вам этого, наверное, не понять.

Но он понимал. В приготовительной школе, где он учился, был один мальчик — такой заурядный, такой надежный, что служил чем-то вроде талисмана, охраняющего от смерти и несчастий. Далглиш вспомнил этого мальчика. Странно, что он не вспоминал о нем уже больше тридцати лет. Спроут-младший: круглое приятное лицо с очками на носу, обыкновенная нормальная семья, ничем не примечательное происхождение, благословенная заурядность.

Спроут-младший, защищенный от всех ужасов окружающего мира своей посредственностью и толстокожестью. Жизнь не так страшна, коль скоро в ней существуют спроуты-младшие. Интересно, где он сейчас, мелькнуло в голове у Далглиша.