— Что по утрам, когда бывает в Осло, он заходит в «Скрёдер». Что понятия не имеет, кто такой Бернт Браннхёуг, и тем более никогда не звонил ему домой. Кто такая Сигне Юль, он знает. Сказал, что помнит ее с фронта.

— Как у него с алиби?

Халворсен заказал пиццу со сладким перцем и ананасами.

— Мускен говорит, что всю неделю был один в своей квартире на Тромсёгата. Ходил только до ипподрома и обратно. Он был там и в то утро, когда убили Браннхёуга. И сегодня утром.

— Вот как. Насколько, по-твоему, это ответственное заявление?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ему поверил?

— Да… то есть нет… В каком смысле поверил?..

— Брось, Халворсен, не бойся ты так. Просто скажи, что ты думаешь. Я же не буду использовать это против тебя.

Халворсен молчал, уставившись в стол, и теребил в руках меню.

— Если Мускен и врет, — сказал он, — то он умело это скрывает. Это все, что я могу сказать.

Харри вздохнул:

— Ты мог бы мне помочь? Я хотел бы, чтоб у квартиры Мускена круглые сутки дежурили двое полицейских.

Халворсен кивнул и достал из кармана телефон. Харри услышал голос Мёллера и перевел взгляд на сидящего в углу неонациста. Или как они себя называют? Национал-социалисты. Национал-демократы. У Харри как раз была с собой распечатка университетского социологического исследования, где говорилось, что в Норвегии 57 неонацистов.

Принесли пиццу, Халворсен вопросительно посмотрел на коллегу.

— Ешь, ешь, — сказал Харри. — Я пиццу не люблю.

К шинели в углу подсела камуфляжная куртка. Оба подняли головы и посмотрели на полицейских.

— Да, кстати, — вспомнил Харри. — Линда из СБП рассказала мне, что в Кельне есть архив СС — часть его сгорела в семидесятые, но наши иногда обращаются туда за информацией о норвежцах, воевавших за Гитлера. Там хранятся приказы, сведения о наградах, статусе и все такое. Позвони туда и попробуй разузнать что-нибудь о Даниеле Гюдесоне. И Гюдбранне Юхансене.

— Хорошо, босс, — прожевал Халворсен. — Только с пиццей разберусь.

— А я пока разберусь с тем парнем. — Харри встал.