Николая обдало холодом. Ком подступил снова.

— Ты в чем-то еще хочешь покаяться, сын мой?

— Да. Есть один человек. Полицейский. Я видел, как женщина, которую я люблю, пошла к нему, и ко мне закрались мысли о том, чтобы…

— Да?

— Согрешить. Это все, святой отец. А теперь вы можете прочесть молитву об отпущении?

В храме стало тихо.

— Мне… — начал Николай Луб.

— Святой отец, мне пора идти. Вы не будете так добры?

Николай снова закрыл глаза, начал читать и открыл их, только когда дошел до слов:

— Прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Он перекрестил голову мужчины, тот прошептал благодарность и быстрыми шагами вышел из церкви.

Николай остался на том же месте и слушал эхо собственных слов. Кажется, он вспомнил, где видел этого человека. В Старом Акере, он приходил с новой Вифлеемской звездой взамен сломанной.

Как священника Николая связывал обет соблюдать тайну исповеди. И услышанное не заставило бы ее нарушить, но что-то неладное было в самом голосе мужчины — в том, как он говорил про свои мысли о том, чтобы… Чтобы что?

Николай выглянул в окно. Где же облака? Кажется, вот-вот начнется дождь, но сначала будут гром и молния.

Он запер дверь, встал на колени перед маленьким алтарем и начал молиться с таким искренним чувством, какого не испытывал уже многие годы. Просил Господа укрепить и наставить на путь истинный. И даровать прощение.

В два часа в дверях кабинета Беаты появился Бьёрн Холм и сказал, что у него кое-что для нее есть.

Она встала и прошла за ним в фотолабораторию. На шнуре для просушки висел только что напечатанный снимок.

— Сделано в прошлый понедельник, — сказал Бьёрн. — Примерно полшестого, то есть через полчаса после убийства Барбары Свендсен. За это время можно спокойно доехать на велосипеде от площади Карла Бернера до Фрогнер-парка.

На фотографии была улыбающаяся девочка на фоне фонтана. Рядом с ней был виден кусок скульптуры. Беата ее узнала — «Дерево и ныряющая девушка». Она любила забираться к этой скульптуре в детстве, когда мама с папой на воскресенье выезжали с ней в город и шли гулять в Фрогнер-парк. Папа говорил, что у Густава Вигеланна ныряльщица символизировала девичий страх перед тем, как шагнуть во взрослую жизнь и стать матерью.