— В смысле?

— Мне хочется, чтобы она увидела копию какой-нибудь фотографии, где вы с Волером в Праге.

Свен рассмеялся:

— Ты что, туго соображаешь, Харри? Я же говорю, это мой единственный козырь в игре. Если я его выложу сейчас, мое спасение тут же завершится.

— Возможно, это случится даже раньше, чем ты думаешь. Нашли твою субботнюю фотографию, где ты во Фрогнер-парке. Но тебя там не было видно в день убийства Барбары Свендсен. Странно, да? Учитывая, что японцы щелкают фонтан все лето. Для тебя это неважные новости. Поэтому я прошу тебя созвониться со своей сожительницей и попросить ее отправить снимок по факсу или электронной почте Беате Лённ из службы криминалистической экспертизы. Если хочешь приберечь козырь, пусть физиономия Волера будет смазана, но мне нужна фотография, где ты на какой-то площади сидишь с кем-то, кто похож на Тома Волера!

— На Вацлавской площади.

— Неважно. У нее в запасе час. Не успеете — наш договор теряет силу. Ясно?

Сивертсен пристально посмотрел на Харри, прежде чем ответить:

— Не знаю, может, ее нет дома.

— Беременная женщина. Она не работает, — сказал Харри. — Уверен, что она сейчас сидит дома и ждет твоего звонка. В твоих интересах, чтобы это было так. Осталось пятьдесят девять минут.

Сивертсен забегал взглядом по комнате, потом посмотрел на Харри и покачал головой:

— Не могу, Холе. Не могу ее в это впутывать. Она ни в чем не виновата. Пока что Волер не знает ни о ней, ни о том, где мы живем в Праге. Если мы проиграем, он все это выяснит и доберется до нее.

— А каково ей будет в одиночку растить ребенка, чей отец мотает пожизненный срок за четыре убийства? Не чума, так холера, Сивертсен. Пятьдесят восемь.

Сивертсен закрыл лицо руками:

— Черт…

Когда он снова поднял глаза, Харри протягивал ему красный мобильник.

Кусая губы, он набрал номер и прижал телефон к уху. Харри посмотрел на часы. Маленькая стрелка рубила время на секунды. Сивертсен нервно ерзал. Насчитав двадцать секунд, Харри спросил:

— Ну как?

— Вероятно, она уехала к матери в Брно, — предположил Сивертсен.

— Очень жалко… тебя. — Харри продолжал смотреть на часы. — Пятьдесят семь.