Она не отвечала, только качала головой и тихо плакала.

Харри ждал. Встал, налил кофе в чашку, оторвал бумажное полотенце от рулона, положил его перед женщиной, сел и стал ждать. Сделал глоток. И подождал еще.

— Я говорила, что она не должна повторять моих ошибок, — сказала она и опять всхлипнула. — Не должна влюбляться в мужчину только потому… потому, что он позволяет ей чувствовать себя красивой. Красивее, чем она есть на самом деле. Ты думаешь, это благословение, но на самом деле это проклятие.

Харри ждал.

— Стоит хотя бы раз увидеть, как становишься красивой в его глазах, — и все, это как… колдовство. Ты уже не можешь от него уйти. Потому что жаждешь увидеть это еще раз.

Харри ждал.

— Я выросла в фургоне. Мы всё ездили и ездили повсюду, я даже в школу не могла пойти. И когда мне было восемь, пришли из инспекции по делам несовершеннолетних и забрали меня. Когда мне исполнилось шестнадцать, я стала работать уборщицей в компании Галтунга. Когда я забеременела от Андерса, он был помолвлен. Деньги были не его, а ее. А он как раз сделал крупные вложения на рынке, но акции упали, и у него не осталось выбора. Он отослал меня. Но она все узнала. И именно она решила, что я должна родить ребенка, что я буду продолжать работать прислугой, а моя девочка будет воспитываться как хозяйская дочка. Сама она не могла иметь детей, так что Лене стала в какой-то степени приемышем. Они забрали ее у меня. Спросили, что я могу дать Лене, — я, мать-одиночка, без образования, без родных, неужели у меня хватит совести лишить моего ребенка возможности жить хорошо? Я была молодая и запуганная, и подумала, что они правы, так будет лучше.

— Никто об этом не знал?

Она взяла кусок полотенца со стола и высморкалась.

— Удивительно, насколько легко обмануть людей, когда они сами хотят обманываться. И даже если они не дадут себя обмануть, то виду не покажут. Потому что это мало что изменит. Да, меня использовали как суррогатную мать, чтобы родить Галтунгу наследника, — ну и что тут такого?

— И это все?

Она пожала плечами:

— Нет. У меня же была Лене. Я кормила ее грудью, меняла пеленки, спала вместе с ней. Научила ее разговаривать, воспитывала ее. Но мы знали, что все это временно, что однажды мне придется ее отдать.

— И вы отдали?

Она горько рассмеялась:

— Разве мать может когда-нибудь бросить своего ребенка? Вот дочь может. Лене презирает меня за то, что я сделала. За то, кто я есть. Но посмотрите, она сейчас делает то же самое.

— Следует на край света не за тем мужчиной?