Ей мигом поднесли воды и встревоженно столпились вокруг.

– Что у тебя, сердце? – волновался Петруша. – Где болит, покажи?

– Нинк, выпить, может?

– Нина, вам врача вызвать?

Сысоева осушила стакан.

Сысоева подняла на брата тяжелый взгляд.

Сысоева ухватилась за край стола и выпрямилась. Глаза ее метали такие молнии, что Бабкин понял: эскулап будет лишним в их теплой компании.

– Вы! – Голос ее наконец-то набрал силу. – Кретины! Идиоты! Олухи! Недоумки! Придурки! Болваны вы безмозглые! Господи, за что ж ты мне послал этих чурбанов!

Илюшин уважительно покивал. Сысоева явно разархивировала свой давно не использовавшийся запас ругательств и не собиралась останавливаться.

– Брёвна вы с глазами! Остолопы египетские!

– А я и не знал, что дрожжи – это такая большая ценность в провинции, – простодушно заметил Илюшин.

На этот раз даже Бабкин не смог понять, издевается Макар или серьезен. Что уж говорить об остальных. Нина испепелила Илюшина взглядом и с трудом перевела дыхание:

– Там, в дрожжах…

Она снова налила воды и залпом выпила второй стакан. Пока Сысоева жадно глотала воду под недоуменными взглядами брата и мужа, Илюшин постепенно менялся в лице. Сперва лишь тень прозрения скользнула по нему, догадка сменилась уверенностью, уверенность – выражением завороженного счастливого ожидания, как у ребенка, которому вот-вот преподнесут долгожданный подарок.

– Убить бы тебя, негодяя, – сказала Сысоева с тоской. – Быстро сообразил, да, подлец?

– То есть это правда? – спросил Илюшин, улыбаясь так, словно не веря нечаянной радости. – Слушайте, я про такое только в книгах читал!

– Про что читал, про что? – влез Гриша.

– Ниночка, я в самом деле никак не соображу… – бормотал Петруша.

– Пусть он вам скажет, – махнула рукой Нина и утерла передником крупные капли пота со лба.

Все уставились на Илюшина. Включая Бабкина, потому что он понимал, о чем идет речь, не больше, чем если бы при нем начали изъясняться на фарси.