Канонада здесь никогда не стихала, грохотала на заднем фоне. Все уже привыкли, что земля трясется, а чашки и блюдца ездят по столу. Научились не думать, что каждый раскат означает смерть еще нескольких человек.

Энтони подвинул свою чашку, посмотрел, как качнулись на донышке остатки чая.

– Любовь, – повторил он. Странно было слышать это слово, они больше привыкли говорить о крысах, грязи и оторванных конечностях.

– Я не боец, Энтони.

– Сейчас мы все бойцы.

– Только не я. Пока мне везло, но у везенья есть предел.

– Нам нужно закончить начатое. Если человек не может принести пользу родине, ему лучше умереть.

– Чушь. Какая Англии от меня польза? Я гораздо нужнее Софи и Луи.

Он показал на окно, и Энтони увидел, что Софи и малыш сидят на скамейке в другом конце внутреннего двора. Софи что-то нежно говорила мальчику – очаровательному ребенку с большими карими глазами и ямочками на обеих щеках, – а он весело смеялся и тянулся к лицу матери маленькой пухлой ручонкой.

Энтони понизил голос:

– Послушай, я постараюсь устроить тебе отпуск. Съездишь на несколько недель в Англию, придешь в себя.

Говард покачал головой.

– Я не вернусь.

– У тебя нет выбора.

– Выбор всегда есть. Сегодня ночью я ухожу. Мы уходим.

– Ты сейчас же идешь со мной. Это приказ.

– Я хочу быть с Софи. Хочу нормальной человеческой жизни. Хочу стать отцом и мужем.

– Послушай, все это у тебя будет, однако надо действовать правильно. Нельзя просто взять и уйти.

– Я бы ничего тебе не сказал, но ты мне больше чем друг. Ты мой брат.

– Я не позволю тебе сбежать.