Он цедил слова, лежа на спине и прижав руку к груди, но что-то в его голосе подсказывало, что говорил он серьезно — хотя бы отчасти.

— И от чего ты собираешься умереть?

— Тебе-то что за дело? Перед тобой хоть заживо гори, ты не потушишь — мочи пожалеешь.

— Твоя правда. Знаешь, мне любопытно: неужели от идиотизма умирают?

— Спина все хуже, — сказал па. — Ног вообще не чувствую. Тут недавно два раза упал, пока трусы надевал утром; ноги подкашивались. Врач говорит, что к лету буду в инвалидном кресле.

— Хм, а он не говорил, что спине станет лучше, или хотя бы не будет хуже, если ты завяжешь с выпивкой?

Папино лицо перекосило от отвращения.

— Этот педик меня в гроб загонит! Нет чтобы оторваться от мамкиной титьки и попробовать настоящего пойла. Пара кружек никому не повредит.

— Ага, кружек пива, а не водки. Если выпивка тебе на пользу, то от чего ты умираешь?

— А зачем настоящему мужчине калекой жизнь доживать? Не хочу, чтобы меня заперли в доме престарелых, чтобы кто-то подтирал мне задницу, клал и вынимал из ванны; у меня нет времени на эту хрень. Если до этого дойдет, я сдохну.

Под жалостью к себе слышались серьезные нотки. Может быть, па переживал, что в доме престарелых нет мини-бара, но я был с ним согласен в широком смысле: смерть раньше подгузников.

— Каким образом?

— Есть мыслишка.

— Что-то я не пойму: от меня ты чего ждешь? Если сочувствия — уволь. А если помощи — наверное, уже очередь выстроилась.

— Ничего я от тебя не жду, хрен тупой. Заткнись на минуточку и послушай, я тебе важные вещи говорю. Или тебе звук своего голоса дороже?

Пожалуй, это был самый трогательный момент за долгие годы: в самой глубине души я верил, что па скажет хоть что-то стоящее. Он оставался моим отцом. В детстве я считал его самым лучшим в мире: самым умным — он знал все обо всем; самым сильным — он мог надавать даже Халку одной левой, а правой в это время качать бицепс с роялем вместо гантели; его улыбка превращала день в праздник. И сегодня вечером мне хотелось услышать перл отцовской мудрости.

— Слушаю, — сказал я.

Па, морщась, сел в кровати.

— Настоящий мужчина понимает, когда нужно оставить все как есть, — заявил он и внимательно посмотрел на меня, словно ждал какой-то реакции. Судя по всему, сказанным исчерпывались все премудрости, которые мне предназначались. Я готов был врезать себе по зубам за то, что надеялся на что-то большее.