Я не стал уточнять, что порой, наблюдая, как клево мои сокурсники тусуются, я хотел присоединиться к ним. Но, как сказала Конвей, это был мой собственный выбор – что я сюда не браслетиками меняться пришел. И в целом это было нормально.

– Вспомни, – сказал я, – мы же тогда были совсем детьми, на пару лет старше этих. Человеку свойственно хотеть быть частью группы. В этом нет ничего необычного.

– Вот что я тебе скажу, – задумчиво произнесла Конвей, разворачивая клубок колготок. – Меня выбешивает не дружба. Друзья нужны всем. Но мои остались дома. И мы дружим до сих пор.

Короткий взгляд в мою сторону.

– Верно, – согласился я.

– Вот. И тогда не нужно гоняться за новыми. Если ты заводишь друзей внутри зыбкой структуры, которая сама собой распадется через пару лет – типа учебных курсов или здешней школы, – ты полный идиот. Начинаешь думать, что всего остального мира вообще не существует, и в итоге впадаешь в это истеричное дерьмо. Друзья навек, мелкие войны она-сказала-ты-сказала-я-сказала, и все доводят себя до трясучки по не пойми какому поводу. Это же ненормально, когда ты весь, вот досюда, – рука проехалась над головой, – в это погружен, когда вся жизнь сосредоточена здесь.

Я вспомнил общий кабинет в отделе убийств. Интересно, Конвей тоже об этом подумала?

– А потом ты выходишь в большой плохой мир, – продолжила она, – и вдруг все оказывается совсем другим, и ты в полной заднице.

Я провел рукой под деревянной рамой Джоанниной кровати.

– Ты имеешь в виду Орлу и Элисон? Потому что едва ли Джоанна будет дружить с ними и в колледже.

– Да ни за что, – фыркнула Конвей. – Здесь они полезны, там – пускай идут на фиг. И они, конечно, будут полностью раздавлены. Хотя я не о них думала. Я как раз о тех компашках, которые и в самом деле привязаны друг к другу. Типа твоей Холли с подружками.

– Мне кажется, они будут дружить и потом. – Я на это надеялся. В них было что-то особенное, из-за чего хотелось, чтобы такая дружба сохранялась навсегда.

– Может, и будут. Даже наверняка. Но фишка не в этом. А в том, что прямо сейчас им насрать на всех, кроме них самих. Отлично, круто, они в восторге друг от друга, зуб даю. – Конвей швырнула на место охапку лифчиков, шваркнула ящиком. – Но когда они выйдут отсюда? Они же не смогут проводить вместе двадцать четыре часа в сутки ежедневно, игнорируя всех остальных. В их жизни появятся другие люди, хотят они того или нет. Там, снаружи, существует весь остальной мир, чертовски настоящий. И они огребут по башке так, что даже не представляют.