– Нам нужно признание, – заключил я.
– Да, это было бы классно. Давай, вперед. И если ты такой мастер, подскажи заодно выигрышные номера в лотерее на следующей неделе.
– Слушай, вот что я понял про Ребекку, – не обращая внимания на подколки, продолжил я. – Она совсем не напугана. Хотя должна бы. В ее положении только полный идиот не боялся бы, а она далеко не идиотка. Но все же она нисколько нас не опасается.
– То есть?
– То есть, похоже, думает, что она неуязвима.
Конвей отмахнулась от ветки.
– Так оно и есть, блин, если мы не придумаем чего-нибудь сногсшибательного.
– Так вот, один раз я все-таки видел ее испуганной. В гостиной, когда все бились в истерике из-за привидения. Мы были так заняты Элисон, что не обратили внимания на Ребекку, а она была в ужасе, реально. Нас она не боится, верно, и неважно, чем мы будем грозить – доказательства, свидетели, ей на это плевать. Но она боится Криса, точнее – его призрака.
– И что? Завернешься в простыню и выскочишь из-за дерева, размахивая руками? Знаешь, я в таком отчаянии, что на все готова.
– Я просто поговорю с ней о привидении. Просто поговорю. Посмотрим, что получится.
До меня это дошло, когда я тусовался на газоне с Джоанной и ее свитой, – каждая девчонка в гостиной думала, что Крис явился именно за ней. А Ребекка это точно знала.
Конвей заинтересовалась.
– Тонкий лед, – буркнула она.
Если призрак вытянет что-нибудь из Ребекки, мы ввяжемся в драку и пойдем до конца. Защита будет верещать про принуждение, запугивание, вопить об отсутствии взрослого представителя, пытаться требовать от суда не принимать ее свидетельства. Мы будем настаивать на чрезвычайности обстоятельств: необходимо было изъять Ребекку из пансиона именно этой ночью. Может, сработает, а может, и нет.
Если мы ничего не добьемся сейчас, мы ничего не добьемся вообще никогда.
– Буду осторожен, – заверил я.
– Ладно. Валяй. Все равно я, мать-перемать, не могу придумать ничего лучше.
Эти раздраженные скрипучие интонации я уже узнавал. И уже понимал, что лучше не пытаться успокаивать.
– Спасибо.
– Угу.