Крупные дождевые капли ударили по крыше машины. Улле поежился, закрыл окошко и случайно раздавил бабочку-лимонницу.

– Есть подозрение на кражу со взломом в Гемлинге, – сказал он сыну.

Георг развернулся и поехал на юг, мимо обширных хозяйств – крупных лоскутов среди черного леса.

– Мама считает, что ты ешь мало овощей, и собиралась приготовить морковную лазанью, – сказал Улле. – Но я забыл купить именно морковь, так что сегодня будут рубленые котлеты.

– Отлично, – улыбнулся Георг.

Над полями уже сгустилась темнота. Крыло бабочки упало на внутреннюю сторону дверцы и дрожало в потоке воздуха из кондиционера.

Они замолчали, свернув на узкий проселок. Подвеска гремела на глубоких рытвинах, ветки с шумом задевали крышу и крылья машины.

– Черт, ну и дыра, – сказал Георг.

Фары машины прорезали туннель в темноте, в их свете закружились ночные бабочки, высокая трава на обочине дороги засветилась, словно латунная.

– Чем отличается сыр от дырки? – спросил Улле.

– Не знаю, папа. – Георг не отрывал взгляда от дороги.

– В сыре есть дырки, а в дырке – сыра нет.

– Здорово, – вздохнул сын и побарабанил пальцами по рулю.

Они свернули в большой двор и увидели внушительную печную трубу, вытянувшуюся в ночное небо. Под колесами похрустывал гравий. Улле, сопя, нагнулся к лобовому стеклу.

– Темно, – буркнул Георг и выкрутил руль.

Свет фар скользнул по кустам, ржавым автомобильным частям – и тут вдруг отразился от чего-то.

– Регистрационный номер, – заметил Улле.

Подъехав ближе, они увидели на площадке между развалинами фабрики автомобиль с открытым багажником.

Оба смотрели в сторону жилого желтого дома. Его окружала высокая крапива, окна были черными.

– Подождем, пока станут выносить телевизор? – тихо спросил Улле.