Будто готовя посетителя к тому, что ждет его впереди, эзонартекс был украшен значительно богаче внешнего притвора, экзонартекса, – его полированные стены отражали свет изысканных люстр. На противоположной стене наполненного покоем пространства имелись четыре двери, а над ними располагалась великолепная мозаика, на которой Лэнгдон невольно задержал восхищенный взгляд.
Мирсат подошел к самой большой двери – внушительному входу, обшитому бронзовыми пластинами.
– Императорские ворота, – восторженно прошептал он. – В византийские времена проходить через них имел право только император. Обычно туристов через них не пускают, но сегодня особый случай.
Он уже потянулся к ручке двери, но вдруг остановился.
– Прежде чем мы войдем, – шепотом обратился он к своим спутникам, – позвольте узнать, есть ли что-нибудь конкретное, что бы вы хотели увидеть?
Лэнгдон, Сински и Брюдер переглянулись.
– Да, – ответил профессор. – Безусловно, тут очень много интересного, но, если можно, мы бы хотели начать с захоронения Энрико Дандоло.
Мирсат непонимающе дернул головой.
– Простите? Вы хотите посмотреть… могилу Энрико Дандоло?
– Именно так.
Мирсат выглядел обескураженным.
– Но сэр… Захоронение Дандоло очень скромное. И там нет никаких символов. Не самое интересное.
– Я понимаю, – вежливо согласился Лэнгдон. – И все же мы были бы очень признательны, если вы нас туда проводите.
Мирсат долго смотрел на Лэнгдона, а потом перевел взгляд на мозаику девятого века над дверью, которой тот только что любовался. На ней был изображен Спас Вседержитель – иконописный образ Христа с Новым Заветом в левой руке и благословляющего правой.
Затем, будто на него снизошло озарение, уголки губ Мирсата растянулись в понимающей улыбке, и он шутливо погрозил пальцем.
– Да вы настоящий хитрец! Понимаю!
Лэнгдон опешил.
– Прошу прощения?