Малин слышит щелчок и вешает трубку.

Шепчет, положив руку на плечо Туве:

— Не расстраивайся, старушка, но, похоже, дедушка не в восторге от идеи насчет Маркуса.

— Тогда я останусь дома, — говорит Туве, и Малин чувствует в ее голосе решительное и бескомпромиссное упрямство, напоминающее ее собственное.

Бывают ночи, когда кровать кажется бесконечно широкой. Они вмещают в себя все одиночество вселенной. Бывают ночи, когда кровать мягкая и много обещает, а ожидание сна — лучшее время суток. Наконец, бывают ночи, как эта. Когда кровать жесткая и матрас тебе враг, который старается даже мысли в голове у тебя перепутать и как будто хочет посмеяться над твоим одиночеством.

Малин вытягивает руки вперед. Пустое пространство холодно, как ночь за окном. И его здесь намного больше. Она знает, что стоит только протянуть руки — и они встретят пустое пространство.

Янне.

Она думает о Янне.

О том, как он начинает стареть, как они оба стареют.

Она хочет подняться, позвонить ему. Но ведь он спит, или сейчас на станции, или… Даниэль Хёгфельдт. Нет, только не это ночное одиночество, оно хуже всего. Настоящее одиночество.

Малин отбрасывает одеяло.

Поднимается с постели.

В спальне темно, бессмысленно пусто.

Она нащупывает на письменном столе свой переносной проигрыватель. Она знает, какой там сейчас стоит диск, и надевает наушники. Потом ложится снова, и скоро мягкий голос Марго Тимминс уже струится ей в уши.

Канадская группа «Cowboy Junkies». Еще пока они не стали такими скучными.

Тоска одинокой женщины разрешается триумфом последней строки: «…I kind of like the few extra feet in my bed…»[49]

Малин снимает наушники, нащупывает телефон и набирает номер Янне. Он отвечает после четвертого сигнала.

Она молчит.

— Малин, я знаю, что это ты.