Свен Шёман откидывается на спинку кожаного кресла цвета красного вина в гостиной своего дома и перебирает фотографии, лежащие на кафельном журнальном столике. Напольные часы в углу только что пробили восемь. Механизм, смонтированный руками Свена, работает безупречно. На полу самодельный тряпичный коврик, на нем горшки с комнатными растениями размером с небольшие деревца, заслоняющими вид из окна в темный сад. Шёман переводит взгляд на Малин, сидящую в кресле напротив него. Он пригласил ее к себе, как только она позвонила.

Свен смотрит на снимки, осторожно трогая их пинцетом.

— Он хотел напугать тебя, Форс, только и всего.

— А что, если они снова доберутся до Туве? — Глаза Малин наполняются ужасом.

— Успокойся, Малин, успокойся.

— Не дай бог всему этому повториться!

— Подумай, кто может стоять за всем этим?

Малин делает глубокий вдох. Еще в машине она пыталась отогнать страх и собраться с мыслями.

— Гольдман. — Это имя пришло ей в голову сразу после того, как она вскрыла конверт.

Свен кивает.

— Разумеется, — говорит он, — нам надо держать ухо востро. Однако я не думаю, что тебе угрожает серьезная опасность. Скорее всего, Гольдман снова решил поиграть в свою любимую игру.

— Ты действительно так думаешь?

— Что же это может быть еще? Это Гольдман. Он играет с нами, ему доставляет удовольствие пугать тебя. Ведь все фотографии сделаны на Тенерифе.

— Но зачем?

— Ты ведь встречалась с ним, Малин; что ты сама думаешь?

Слушая барабанную дробь дождевых капель о крышу, Форс представляет себе Йохена Гольдмана возле бассейна на фоне синего неба и моря, потом на берегу и вспоминает, как он заигрывал с нею.

— Я думаю, ему просто скучно, — отвечает она, — вот он и решил поиграть мускулами.

Свен кивает.

— Если в том, что о нем говорят, есть хоть сотая доля правды, мы должны быть осторожны. Не расслабляйся.

— Но что мы можем сделать?