Больница в Сартуи была похожа на больницу в Безансоне. Та же архитектура пятидесятых годов, тот же серый бетон. Только в уменьшенном виде. Внутри – все то же самое. Стены увиты плющом, в приемном покое – пластиковая стойка, тусклое освещение. Я подошел прямо к стойке и спросил номер палаты майора Ламбертона.

– Вы родственник?

Я положил на стойку свое удостоверение:

– Да, дальний.

Уже направляясь к лифтам, я посмотрел налево: автомат с напитками, а рядом телефонная кабинка. Вот отсюда преступник и звонил Сильви Симонис в вечер убийства ее дочери. Я попытался представить себе его силуэт за грязным стеклом кабинки. Но ничего не увидел. Не смог вообразить убийцу, воспринять его как человеческое существо.

Я бросился вверх по лестнице. Третий этаж. Родственники больных, ждущие в коридоре. Я прошел до палаты 238 и повернул дверную ручку.

– Что вы делаете?

У меня за спиной стоял человек в белом халате.

– Я дежурный врач, – сказал он властным тоном. – Вы родственник?

Я снова извлек свое удостоверение. Однако здесь оно не произвело того же впечатления, что на первом этаже.

– Вам туда нельзя. Все кончено.

– Вы хотите сказать…

– Он протянет еще пару часов.

– Мне непременно нужно его увидеть!

– Я же вам сказал: все кончено. Разве не ясно?

– Послушайте. Даже если он мне скажет всего пару слов, для меня это крайне важно. Жан-Пьер Ламбертон, возможно, держит в руках ключ к одному расследованию. Уголовному расследованию, над которым он работал.

Казалось, врач колебался. Обогнув меня, он медленно отворил дверь.

– Только несколько минут, – сказал он, останавливаясь на пороге. – Он при смерти. Рак уже повсюду. Вчера ночью отказала печень. Кровь тоже поражена.

Он посторонился, пропуская меня в палату. Шторы на окнах были опущены, в палате пусто: ни цветов, ни кресла – ничего. Хромированная кровать и приборы наблюдения занимали почти все пространство. На подставке висели пластиковые пакеты, обернутые белой пленкой. Врач проследил за моим взглядом.

– Пакеты для переливания крови, – прошептал он. – Пришлось их спрятать – он уже не переносит вида крови.