Потом мы тронулись в обратный путь, идя по следам наших лошадей. Воды в этих местах было предостаточно. Провизия наша погибла, но я легко мог раздобыть пищу с помощью своего «дыродела» — дичь здесь была непуганой. Опять же куда ни глянь — ягоды да съедобные коренья, так что мы не голодали. Да и погода баловала: ни тебе беспросветного октябрьского дождика, ни ранних заморозков. Одно плохо: двигались мы очень медленно.

Пока мы были в отлучке, в Сибири начался мятеж. Вспыхнул он разом в десятках мест — прохлопала Князева контрразведка, или же это был сговор. И Гильдия тоже прохлопала. Слишком занята была своими делами.

Союз Спасения создала группа крупнейших землевладельцев, которых Виссарион обложил непомерным налогом, и высшие офицеры Корпуса Охраны. И это после стольких чисток!.. В одних губерниях Союз легко взял власть — порой целые гарнизоны переходили на его сторону. В других мятежникам оказали жестокое сопротивление, где-то они и вовсе были разгромлены. Ни одна сторона не имела решающего преимущества. Возникло не столь частое в истории страны, но хорошо известное историкам двоевластие.

В лихое время раздолье для лихих людей. Власть в очередной раз ослабла, и человеческий мусор всех мастей и оттенков тотчас поднял голову. Уже на следующий день после начала мятежа появились «охотники за скальпами», которые стремились получить вознаграждение, обещанное враждующими сторонами. Они убивали одиночек и небольшие группы сторонников той или другой силы. А некоторые банды гробили всех подряд — не разбирая. При этом они могли получать деньги и от наместников Виссариона Удалого, и от стражников Союза Спасения.

Мы вышли к жилью на четвертый день пути. Из печной трубы не валил дым, «красная» изба-пятистенок стояла с распахнутой дверью. В хлеву жалобно блеяли козы. У порога дома валялось несколько полешек — кто-то нес дрова от поленницы в сени, уронил, да так и не стал поднимать. Хозяева как сквозь землю провалились. Изба не была разграблена — все на своих местах, только каравай, ничем не укрытый, сох на столе. Понюхал я его, отломил кусочек, помял в пальцах — часов пять назад испечен.

Пришлось взять хлеб — не пропадать же добру. А еще я забрал дюжину сваренных в мундире картошин, три крутых яйца, горстку сольцы и пару луковиц. Придавив опустошенным чугунком, оставил в уплату бумажный червонец — новую сибирку.

На безлюдной пристани мы нашли брошенную лодку — старую, но добротную, с законопаченными щелями, просмоленным днищем, крепким рулем, прочным шестом и парой коротких весел. Не стал я возвращаться в дом — добавлять деньжат. Живы будем — сочтемся. А нет… так на Страшном Суде добавится еще один пунктик многотомного обвинительного заключения.