О Кингстоне я не думаю. А хочу думать об Энди Гиббе. Почти такой же смазливый, как Джон из «Придурков Хаззарда». Энди Гибб – волосы, грудь, волосы на груди, цепи, зубы, снова волосы. Джон Дьюк – улыбка, волосы, джинсы, волосы, как у девушки, «Я всего лишь хочу быть твоим всем». А у Люка Дьюка такой, блин, офигенный белый дрюк свисает под левой штаниной, что мама не горюй… О господи, девушка, ты, должно быть, единственная во всем Монтего-Бэй с таким извращенным умом. Но по радио передают не «Я всего лишь хочу быть твоим всем», а «Сделай это легко, проведи меня сквозь ночь танцем тени». Я знаю, чего я хочу. Одной ночи, когда Чак на мне и входит в меня, а я при этом не думаю о Люке Дьюке. Ой, я этого сейчас не подумала. Врешь, подумала… Аки заняться, что ли? Он их любит на завтрак. Да и на ужин не возражает. Вот и правильно: буду-ка я лучше думать, как мне любы его волосы.

Рано или поздно он узнает. Ким Кларк, ты считаешь его шибко уж сообразительным. Этот человек неизбежно все прояснит, если уже не прояснил. Хотя этим утром я взяла всего десять долларов – самое большое за один раз. В прошлую пятницу – пять. А за четыре дня до того – шесть; нет, пять; нет, пятерку и две однодолларовых бумажки. К американским баксам я даже не притрагиваюсь. Да брось ты, его это, наоборот, прикалывает. Какая жена не пасется у своего мужа в бумажнике? Но я ему не жена. А только думаю ей быть. Но так вы ж живете вместе. В наш современный век люди только так и поступают: на дворе семьдесят девятый год, между прочим… Ой, в самом деле пора за готовку. Я уверена, что он не знает. В смысле, какой мужик считает, сколько у него денег в кошельке?

Как какой? Американский.

Они все проходят через «Мантану». В смысле, белые. Если мужик француз, то он думает, что может запросто обложить нас «шлюхами» и это сойдет ему с рук, потому как произносить это слово он будет изящно, в нос, а мы, суки из джунглей, от этого должны затащиться. Увидев тебя, он сразу бросит тебе к ногам ключи от машины и скомандует: «А ну, припаркуй мое авто, maintenant! Dйpкchetoi![134]» Пожалуйста. Ты берешь ключи, говоришь «да, хозяин», заходишь с ними в женский туалет и топишь их в самом сраном унитазе. Баш на баш. Если он англичанин и ему нет тридцати, то он еще не утратил своего обаяния и будет тебя упорно охмурять, но когда вы подниметесь к нему наверх, он уже так напьется, что и способность что-либо делать утратит. Здесь тоже получается баш на баш, если только он тебя не облюет, хотя после этого оставит на столике несколько фунтов из-за того, что вышел, понимаете ли, такой конфуз, такой конфуз… Если он англичанин, но уже за тридцать, то тебе разгребать не разгрести целую кучу стереотипов («ты чернууууушка, поэтому я специааааально говорю с тобой меееееедленно», а у самого зубы поганые-препоганые, из-за этой их привычки пить перед сном какао). Если он немец, то худющий и знает, как трахаться, но на свой немецкий манер – как поршень в движке, – и кончает быстро, так что сексуальными немцев назвать сложно. Итальянцы, те тоже знают толк в траханьи, но не всегда перед этим моются, да еще могут в знак сердечности отвесить тебе оплеуху и оставят денег, даже если ты им скажешь, что ты не проститутка. Если он австралиец, то просто раскинется и предоставит тебе делать с ним все подряд, потому как «у нас парни даже в Сиднее наслышаны насчет вас, ямайских девок». Если он ирландец, то заставит тебя смеяться, и даже похабные сальности будут у него звучать сексуально. Но чем дольше он остается, тем больше напивается, а чем больше напивается, тем вернее шанс, что все семь дней перед тобой будут представать семь разных по виду чудищ.