– Должно быть, сам подставился.

– Но кое-кто из людей здесь говорит, что он после Папы Ло шел вторым, а со временем мог и вовсе стать первым.

– Человек, который даже не жил в Копенгагене из-за боязни пули? Кто тебе такое сказал?

– Люди. А с его уходом…

– Если вдуматься, то та же гребаная пуля, от которой он прятался. Ну и что, ты говоришь, с его уходом? В гетто незаменимых нет. Заменить можно кого угодно. Даже меня.

– Понятно. А как, по-твоему, на все это отреагирует Певец?

– Я похож на чтеца его мыслей? Или караульщика?

– Да нет, я не в том смысле… То есть между вами любови не водилось?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но этот человек прошел через многое. Кое-кому, видно, понадобилось, чтобы он откинулся. Прилег, отдохнул.

– Однако делу он, похоже, предан, раз приехал обратно с еще одним концертом. Особенно после того, что случилось в прошлый раз.

– Ха-ха. Теперь-то уж на Певца никто не дернется.

– Готов поспорить, что никто не допускал такой мысли и в прошлый раз.

– В прошлый раз друг дал другу провернуть у себя на дому аферу со скачками. Теперь же он такого не допустит. И на этот раз никто не будет стрелять ему в грудь, потому как некому всадить ему нож в спину.

– Погоди. Ты думаешь, они там высматривали друга Певца? Тут дело в той афере?

– О Певце мне сказать нечего.

– Но ты ведь говорил о его друге, а не о самом Певце.

– Есть такие деревья, что давно уже спилены.

– Ты сейчас звучишь прямо как Папа Ло.

– Вот что происходит с уходом людей. Они продолжают жить в твоей памяти.

– Я иногда звучу, как мой отец.