Суббота, девять вечера, может, десять; наверное, все еще жарко. Мужчины играют в домино, женщины на задних дворах заняты постирушками возле колонок. Детвора играет в «Денди-Шэнди». И тут на улицу влетают шесть машин и поворачивают три влево, три вправо. Из первой выскакивают Джоси и еще пятеро. Еще полтора десятка выскакивают из остальных пяти, каждый с «М16». Джоси со своим отрядом припускает трусцой вдоль дороги, а мужчины, женщины и дети с воплями бросаются врассыпную. Мужчина с женщиной подбегают к дому, но Джоси идет по пятам и срезает их уже у дверей. Его парни открывают огонь и расстреливают всех доминошников; двое пытаются убежать, но попадают под пляску пуль. Хватает своего соплезвона и пускается наутек какая-то женщина. Отряд перебегает от дома к дому, от забора к забору; они свешивают через цинк свои стволы и – «тра-та-та-та». Мужиков здесь как будто нет. Девятнадцать ганменов бегают и стреляют; люди, обезумев, носятся, как тараканы. Джоси Уэйлс никогда не бегает, он ходит. Видит цель, взвешивает, не торопясь подходит и убивает. Ганмены пулями превращают заборы в решето. Кто-то подстреливает пацаненка. Какая-то баба вопит так громко и долго, что Джоси подходит к ней и подставляет ствол ей к затылку. Из Ремы своих ганменов он отводит, оставляя позади двенадцать мертвяков. В Копенгаген приезжает полиция, но только и делов, что конфискует два ствола. Дона трогать никто не смеет.

Сюда, в Нью-Йорк, едет Джоси. Не знаю, приезжал ли он сюда раньше: от него ж не дознаешься. Его братки в Бронксе держат под собой окраины. Застолбились здесь, говорят, еще с шестьдесят шестого года. С семьдесят седьмого торговали «травкой», а потом переключились на кокаин, ну а там и на крэк. «Беляк». Его тут еще «белой женкой» называют. Бизнес растет как на дрожжах: сто пятьдесят тонн ганджи, сотка кокса. Бронкс – это база, а из нее продукт поставляется в Торонто, Филадельфию и Мэриленд. Не знаю, что Джоси этот тип нашептывает про меня; может, ему такой работник, как я, здесь не нужен. Или, может, тот тип наговаривает ему: «Зря ты его сюда прислал». Не зря ведь, когда при поставке нужна силовая поддержка, он подсылает людей из Кингстона, Монтего-Бэй и Святой Анны. «Отвязь он, этот твой, ненадежный» – так меня ему за глаза называют. Но говорят это не мне, а Джоси.

Джоси едет в Нью-Йорк. Стало быть, дело во мне. А может, и не во мне, и не в этом, что рядом на кровати. Ямаец, как только приезжает в Нью-Йорк, то сразу растворяется. Цепляется за своего собрата в Бронксе, чтобы сообща строить свой Джемдаун между Бостон-роуд и Ган-Хилл. Но не я. Хотя я тоже хотел раствориться, потому из Майами и двинул в Нью-Йорк. Мотаюсь тут до ночи, идти-то особо некуда.