– Говорят, он тама, – перевел Желтая Майка. – Говорят, вчера было много потерь. Мефисто, он ррразъярррен. Плохая мысль идти к…

Мальчишка лет двенадцати, в берете и с «калашом», подошел поближе. Глаза полуприкрыты, лицо изможденное, вид совершенно обдолбанный.

– Парень, – пояснил Сальво, – может нас проводить туда.

– Пошли.

Шахтерский поселок не был так поглощен растительностью, как город напротив, – по всей видимости, здесь жизнь не замирала. Тесные улочки, наспех построенные халупы, мусор на порогах – все напоминало бидонвиль в любом уголке мира.

На Эрвана накатило ощущение нереальности: опереточные воины, увешанные фетишами и амулетами, которые сидели на крылечке подобно бездельничающим торговцам, грязь под ногами, усеянная гильзами и отбросами, запах трупов, смешанный с ароматами природы, молчание выживших, которые больше не слышали ни щебета птиц, ни криков обезьян на верхушках деревьев…

После долгих минут блуждания в лабиринте – по доброй воле в пасть волка – они выбрались на площадь, окруженную лачугами с выцветшими деревянными вывесками.

– Это еще что?

Группа солдат раздвинулась, освобождая обзор тому, кто задал вопрос, – очевидно, Фаустину Муниазере. Мужчина стоял перед доской, положенной на козлы, – его полевой штаб, – с наваленной грудой карт и пивных бутылок.

Вид Мефисто соответствовал его роду занятий: приземистый, в майке и брезентовых штанах, увешанный золотыми побрякушками и амулетами из кости или раковин. Налитые кровью глаза, вся физиономия в шрамах. Точный возраст определить трудно, как минимум лет пятьдесят, что здесь походило на бессмертие. Большинству из его окружения не было и двадцати.

Мефисто был прямой противоположностью Духу Мертвых. Тутси – высокий и тонкий, этот – коренастый и раздавшийся в ширину. У лидера Фронта освобождения профиль был острый, как лезвие дротика, а голова Фаустина круглая, словно из искореженной жести. Первый казался выросшим на равнине, второй – пробившимся из дыры. Оба воплощали собой худшие клише своей этнической группы.

Эрван продолжал двигаться вперед сквозь молчание и враждебность. До Фаустина оставалось всего несколько метров. Никто не подумал разоружить его: он держал дуло своего автомата опущенным, чтобы обозначить свои мирные намерения.

– Чё ему нать, этому мзунгу?

Плохой французский, акцент, глотающий слоги. И в этом плане тоже ничего общего с вождем тутси.

– Я пришел задать тебе несколько вопросов.

Фаустин восхищенно присвистнул. Его глаза были такими красными, что казалось, плавали в соке ростбифа.

– Журналист, чё ль?