Лоик был куда крепче, чем казался. Десять лет парусного спорта выковали тело атлета. Его героиновые подвиги могли бы превратить его в скелет или толстяка, но сохранили мышечный каркас в прекрасном состоянии.

Оружие трепетало в его пальцах, и он больше не знал, в кого целился на самом деле. В несправедливость, убившую отца? Точно нет. В пронзительное страдание ломки? Тоже нет. В грязное насилие, через которое он прошел почти на глазах у детей? Даже не это. Он стрелял в свое положение младшего брата, вечно на вторых ролях, пригодного только для обыденной работы и третьесортных поручений. Он стрелял в своего старшего, который позвонил вчера вечером, чтобы препоручить ему связаться с нотариусом и организовать похороны на Бреа. Одно дерьмо.

Более, чем когда-либо, Лоик не мог выносить свою семью. Эрван, уже считавший себя главой клана. Мать, всю жизнь сносившая побои мужа, которая уже примеряла роль безутешной вдовы. И только для младшей сестренки Лоик готов был сделать исключение – такая красивая, такая неуравновешенная, такая злобная и в то же время единственная, кто сидел у его изголовья, когда он выблевывал свою ломку и вопил от голода по кокаину.

Щелчок пустого магазина остановил его буйство. Он, пригнувшись, сменил стойку: более собранный и сжатый, Лоик наклонился вперед, вытянув правую руку как ломик и держа левую на отшибе. Улыбка. Такое ощущение, что он занимался этим всю жизнь.

Повисла тишина, в которой еще отдавались выстрелы. Запах жженого пороха витал как смутная угроза. Руки еще чувствовали содрогание оружия. Ему было жарко, он был опустошен, как магазин пистолета, ему было хорошо. Потребовалось несколько секунд, пока он заметил, что Жерар стоит, разинув рот, и еще несколько, чтобы понять причину его изумления. Он положил все пули – минимум пятнадцать – в центр мишени. Грудь картонного силуэта представляла собой одну обугленную дыру.

– Еще один, – приказал новичок.

Комб осторожно взял оружие, выщелкнул магазин и вставил новый. Лоик наблюдал за ним: роль мэтра слетела с него как шелуха; бывший боец, конечно же, спрашивал себя, не решил ли этот хиляк над ним посмеяться – один из Морванов, натренированный отцом. Но Старик никогда даже не заговаривал о пушках со своим вторым сыном и никоим образом не подбивал его взять в руки пистолет – хоть он и был одним из лучших стрелков своего поколения, Падре терпеть не мог огнестрельного оружия. Просто по иронии судьбы Лоик унаследовал – в кои-то веки – таланты клана.

Комб с недоверчивым видом протянул ему «беретту». Лоик схватил ее левой рукой и улыбнулся. Теперь его черед преподать урок. С сухим щелчком он загнал обойму правой рукой и стал стрелять еще быстрее, не останавливаясь, нажав на гашетку шестнадцать раз в направлении новой мишени. Он не думал и даже не целился. Только прислушивался к своему телу, которое слилось с оружием. Рука горела. В ушах стоял гул. Его тело вилось вокруг разрушительного огня. Громовые ощущения, слишком мощные, чтобы их могла вместить хрупкая человеческая оболочка.