Его стремление к мести тоже растворилось в морфине. Фарабо был мертв. Зачем наказывать Жана-Луи Ласея? Эскулапу придется отложить в сторонку свои склянки и нейромедиаторы. Все это пройдет по графе «прибыли и убытки» в реестре тайных научных исследований, финансируемых государством. По крайней мере, эта лавина смертей имела хоть какой-то смысл: она продемонстрировала всю несостоятельность изысканий красавчика-профессора.
Среди учиненной бойни один вопрос оставался открытым: сам Эрван. Он выкарабкается – такая уверенность рождалась в глубине тела, – но вот голос точно не вернется. С ним уже заговаривали о протезе, об искусственной гортани, о прочих малоаппетитных штучках, несовместимых с работой копа.
– МЭГГИ? – с трудом нацарапал он на доске.
– Я навещу ее позже. Состояние без изменений. По мнению медиков, улучшения не будет.
Эрван задыхался под повязками. Вдруг он начал мечтать, чтобы ему прописали то же лечение, что и матери: обернули в пакеты со льдом.
И посошок на дорожку.
– ТЕТРАДИ?
– Мне еще нужно их перечитать.
Лоик продолжал неподвижно стоять в изножье кровати, прямой, как швейцарский гвардеец. Со вчерашнего дня он ни словом не обмолвился о том, что прочел, и не попросил никаких объяснений по поводу деталей, которые обнаружил. Эрван хотел, чтобы он знал. Эта истина была его единственным завещанием – в любом случае лучшим его расследованием, – и брат, единственный Морван, оставшийся на ногах, должен был защитить его дело.
В конце концов Эрван сдался. Доска. Росчерк фломастера.
– ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ?
– Говорю же, пока не могу ничего ответить. Я должен все перечитать, все обдумать.
Если б он не был практически в отключке и в бинтах от живота до ушей, Эрван бы расхохотался. Теперь Лоик вел себя как молчаливый полицейский, а он вымаливал объяснения.
А пока что он пустил это на самотек, как и все остальное. У него совершенно исчезло ощущение времени: он существовал в растянутой хронологии, где шесть утра равнялись полудню, а несколько минут были настолько же тягостными (или же, наоборот, невесомыми, в зависимости от дозы морфина, которую ему влили), как долгие часы. Не считая сна, который без всякого предупреждения погружал его хилое сознание в длинный ватный туннель.
Он осознал, что братец наклонился над ним. Первая улыбка за весь визит.
– Я пошел, – пробормотал тот, целуя брата (Морваны обучались хорошим манерам только на склоне лет). – Мне еще нужно кое-что сделать.
Эрван взялся за доску.
– ЧТО ИМЕННО?
– Прибраться, – улыбнулся тот еще раз. – У тебя.