Грюббе, наверное, почувствовал, что она нервничает. Он оттолкнулся задними лапами и соскочил с ее колен.
– Ты хочешь поехать туда сейчас, – сказала Гвен, сняв клочок шерсти с воротника. – Потому что, когда овцы снова спустятся с гор, ты уже не сможешь. Что, не так?
– Я нашел письма, – рассказал я. – Переписку мамы с Эйнаром. На французском. Хочешь, почитай.
– Что интересного может быть для меня в их письмах?
– Из них понятно, что они поехали во Францию в семьдесят первом году, чтобы встретиться с твоим дедушкой.
Гвендолин поднялась. Отошла на пару шагов.
– Так, так… Ясно. Если мы поедем во Францию вместе, то между нами все кончено.
Она что-то знает, сказал я себе. Ищет повод, чтобы оправдать изменение поведения.
– Это почему? – спросил я.
Гвен подняла прутик и бросила его в крапиву.
– Ты что, дурак? Ведь совершенно ясно, что дедушка имел какое-то отношение к тому несчастному случаю, разве нет? И уж приятной неожиданностью это точно не окажется.
Я хотел было сказать, что знаю про их летний дом. Но сказал только:
– Так ты никогда не бывала в Отюе?
– Я? Нет, никогда.
Я пожал плечами. Гвен вспылила.
– Что ты хочешь доказать? Я же говорила, мы каждое лето отдыхали в Европе, разъезжая на «Бентли» и останавливаясь в гостиницах. Но мы всегда ехали прямо в Дувр, оттуда в Кале и потом в Париж. И когда мы проезжали съезды к Сомме, дедушка даже увеличивал скорость.
– Надо же!
– Хочешь сказать, что я вру? Тогда решай уж, Эдуард. Хочешь ты, чтобы я поехала с тобой, или нет. Ты же мне не доверяешь. Ты думаешь, что я что-то знаю о твоем исчезновении.
– Ну так и что, знаешь?
–