Мне пришло в голову, что Ханне в начале лета говорила примерно то же самое.
Именно здесь, где мы сейчас сидим.
И что я оставил ее, в сущности, по этой причине.
7
7
Через несколько дней мы пересекли границу Франции. Не очень-то веселая это была поездка. Казалось, на заднем сиденье молча сидят, прислушиваясь к тому, что мы говорим, два чужих человека, и эти чужаки и есть мы.
Потертые кожаные чемоданы Гвен, упакованные, как для поездки на работу, заняли много места. «Бристоль» посетил с двухдневным визитом автостанцию в соседнем поселке, где его встретили, как старого друга, смазали, отладили и снабдили новыми покрышками вместо потрескавшихся данлоповских, на которых ездил еще Эйнар.
Мы помчались на юг, паромом перебрались в Бельгию и остановились там в отеле. Настораживающие интонации в бристолевском двигателе затихли, и от этого еще явственнее слышались настораживающие интонации в
«Лейки» в моем багаже не было. В чемодане я спрятал только старые фото 1971 года и копию военной карты. Может быть, и Гвен припрятала нечто подобное. Например, ключ от летнего дома.
Мы спали друг с другом каждую ночь, каждое утро болтали, как раньше, но при малейших разногласиях в разговорах зазвучали обидные словечки.
Во второй половине дня мы добрались до места. До холмистых окрестностей Соммы. Дорога шла вдоль бесконечных полей с натянутыми меж опорами высоковольтной линии проводами. Пейзаж, навевающий забвение, не привлекающий внимания. Во всех направлениях одно и то же: жаркое, пыльное марево, в котором памяти не за что зацепиться.
В автомобильном громкоговорителе оживленно балагурили ведущие французской радиостанции. Они тараторили так быстро, что я не успевал понять, о чем речь. А Гвен посмеивалась над их шутками и подпевала самодовольной поп-музыке, хотя сама же назвала ее гадкой.
Болтовня по радио вселила в меня неуверенность. Я был на пути к собственному фамильному имени. На пути к родине мамы. Я внутренне предвкушал, как у меня возникнет ощущение своей принадлежности к этому месту, ожидал, что почувствую себя дома. Мы остановились у торговой палатки, но кураж, пришедший ко мне в разговоре с Жослен Берле, покинул меня, и я начал запинаться. Теперь, когда я оказался на земле Франции, мое произношение звучало не так, как надо.
Я взял себя в руки и купил «Голуаз». Синюю пачку с изображением галльского шлема. Французы укладывают в пачку не по двадцать, а по девятнадцать сигарет, так что они расположены в три ряда, где каждая сигаретка покоится в углублении между сигаретами предыдущего ряда. Меня это впечатлило.