Давай, кури, Эдуар Дэро, сказал я себе.

Мы проехали еще несколько миль. Гвен опустила мишленовскую карту на колени и сказала:

– Следующий поворот направо.

И тут все закрутилось всерьез. На дорожном щите была надпись «Альбер» – название городишки недалеко от Отюя. Мы не бронировали отеля, у нас не было никакого определенного плана. Сквозь дымку светило осеннее солнце, вокруг расстилались плоские поля, у горизонта муравьями ползали тракторы.

Дальше началась война. Не та война, что была у Эйнара и Изабель, – война Дункана Уинтерфинча. Мы миновали маленькое кладбище с белыми надгробиями. Они были установлены симметрично, вплотную одно к другому, как взвод солдат на построении. Так я и сказал Гвен.

– Они и есть солдаты, – тихо ответила она.

Дальше мы увидели еще одно захоронение, потом еще. За нами никто не ехал, и на возвышении я притормозил. Оттуда мы увидели сразу четыре обширных кладбища.

Мне как будто послышались отзвуки войны из моей собственной истории. Мы приблизились к линии фронта, к тому месту, где я пропал, к готовому взорваться газовому снаряду, к запруде, в которой утонули мои родители. «Бристоль» жужжал негромко и доверчиво, готовый везти меня туда. Но я не был готов к этому, мне нужно было спрятать в чем-нибудь собственную предысторию. Остановившись возле одного из кладбищ, я сказал, что хочу осмотреть его.

Пара сотен надгробий. Прошло столько лет, а их все еще навещали. Во многих местах в букеты были воткнуты записки. Я присел на корточки, разглядывая одну из них, ламинированную в пластик. Она была написана недавно, внучкой рядового, погибшего 1 июля 1916 года. Она писала солдату, что его вдова больше не вышла замуж. «She missed you terribly, never remarried and took great delight in bringing up her only child»[70].

Гвен сидела в машине, глядя прямо перед собой. Я немного поплутал по кладбищу, повернул было назад, но увидел еще одно захоронение в паре сотен метров оттуда. Оно было вдвое больше первого. Почти все погребенные там были убиты 1 июля, в первый день битвы.

Мы поехали дальше. Молчание становилось неприятным, и чтобы избежать его, я остановился возле кладбища на окраине Альбера и снова пошел один к железным воротам.

Все поплыло перед моими глазами. Так бывает, если подойти к высокой башне и посмотреть наверх. Или если плыть на пароме и посмотреть вниз. Кресты тянулись до самого горизонта. Имена французские. Я прошел до конца, пытаясь прикинуть число похороненных. Насчитал три тысячи. Обернулся и увидел, что на всех крестах по два имени. Теперь ко мне были обращены три тысячи новых имен. Французские могилы не были украшены. Половина текущей во мне крови происходит от народа, который не любит ворошить прошлое, сказал я себе. Это британцы приходят на могилы, это британцы отказываются забыть.