Я сухо улыбнулся:

– Вмешаешься, так еще и навредишь, так?

– Это да, – согласился Барак, принимаясь скрести голову. – А вшей мы, кажись, уже подхватили.

Я пожал плечами:

– И меня кусают. Таверна, должно быть, кишела ими.

Джордж улыбнулся:

– Теперь и тебе придется остричься наголо, Джек.

– Вши в лагере есть у каждого, – мрачным тоном добавил Ллевеллин. – A я потерял гребешок.

– Не ты один, – проговорил Ликон. – И хочу напомнить вам о том, что в городе следует приглядывать за кошельками.

Барак смотрел вдаль, за вонючий Камбер. Там, в дымке, маячили мачты кораблей, стоявших на якоре в Соленте.

– Скверные гуморы этого места скоро вызовут здесь лихорадку, – пробормотал мой помощник.

– Ну, что поделать, – твердо сказал Джордж, – здесь мы должны оставаться до прихода французов. – Он повернулся к Ллевеллину: – Вот что, возвращайся в лагерь… скажешь сэру Франклину, что я скоро приду.

– Да, сэр.

Я обратился к Бараку:

– Знаешь что, Джек, бери лошадей, ступай вместе с ним и жди меня в лагере. На мой взгляд, будет лучше, если я поговорю с мастером Уэстом без свидетелей.

– Хорошо, – согласился клерк без особой охоты и вместе с Томом направился назад к таверне. Мы с Ликоном продолжили свой путь по Устричной улице. Джордж негромко проговорил:

– Сэдлер в прошлом году участвовал в шотландском походе, он рассказал мне о блюдах и тканях, которые взял в Эдинбурге. Однако он прав, солдаты всегда видят в грабеже законный плод войны, всегда ждут разрешения: «Грабь!» Впрочем, такие люди как Сэдлер… ничто не способно подействовать на них, сердца их окостенели. Слава богу, подобных ему в моей роте немного, один или два, взять того же Угрюма, который оскорбил вас. Когда Сэдлер стал рассказывать об этих селянах, разбегавшихся по полям…

Он смолк.

– Ты вспомнил о той француженке, которая сидела у дороги с мертвым ребенком? – понял я.

Взгляд голубых глаз капитана опять устремился вдаль: