– Похоже, вы, сэр, очень заинтересованы этой старинной рольфсвудской драмой, раз два раза съездили туда и нарыли столько информации.

– Как я уже объяснял вашему сыну, мой клиент ищет родственников Феттиплейсов.

– A теперь еще в какой-то момент вам придется возвращаться в Сассекс из Лондона. Я всегда полагал, что вредно совать нос в чужие дела. Мастер Дирик рассказал мне, что подобное любопытство некогда поссорило вас с королем в Йорке. – Отправив в цель эту колкость, феодарий откинулся на спинку кресла, а Винсент наделил меня скверной улыбкой.

Расследование обстоятельств смерти Абигайль Хоббей проводили на следующий день в большом зале. Снаружи сверкал очередной ясный и солнечный день, но в помещении царил полумрак. Под старым западным окном поставили широкий стол. За ним сидели сэр Гарольд Тревельян и, по правую руку от него, Эдвард Приддис, явным образом принужденный исполнять секретарские функции. Слева, вопреки всякой процедуре, расположился сэр Квинтин. Опираясь здоровой рукой на трость, он обозревал комнату. Жюри, двенадцать селян, сидели на жестких стульях возле стены. Я узнал среди них несколько человек, прислуживавших на охоте. Безусловно, прихвостней Фальстоу.

Мы с Бараком, Амброуз и сэр Люк Корембек сидели вместе. Позади нас располагались несколько слуг, в том числе старая Урсула, и еще человек двадцать из деревни. Среди них я заметил напряженно оглядывавшуюся хорошенькую жену Леонарда Эттиса, лицо которой окаменело от страха и гнева. Судя по тому, что соседи то и дело обращались к ней со словами и жестами утешения, я понял, что они представляют партию Эттиса. Кое-кто из назначенного жюри смущенно поглядывал на них.

В первом ряду сидело семейство Хоббеев, подкрепленное Дириком. Дэвид наклонился вперед и, поддерживая голову руками, уставился в пол. Я заметил, что он чуть дрожит. Рядом с ним сидел прямой, как доска, Хью. Когда он вошел, я пристально посмотрел на него, стараясь напомнить о том, что я не забыл о сказанных им над мертвой Абигайль словах. По другую руку от Кертиса сидел Николас Хоббей, как и прежде выглядевший ужасно: он взирал на входивших людей, не имея сил скрыть волнение и изумление ситуацией.

Последним появился Эттис. Услышав доносившийся снаружи звон цепей, я обменялся взглядами с Бараком: звук этот был знаком нам обоим по лондонским тюрьмам. Двое мужчин ввели Леонарда – гордый и уверенный в себе йомен превратился в небритый, пустоглазый силуэт. Его грубо заставили сесть на расположенное возле стены кресло, и на лицах кое-кого из заседателей появился стыд. Позади меня селяне что-то забормотали.