– Я… мне трудно объяснить. Но все, что произошло… Все связанное с этой работой обернулось полным дерьмом. И после того, что случилось, думаю, я не смогу вернуться и опять работать в этой оперативной группе.

– Ты вернешься в Лос-Анджелес?

Она опустила глаза, потом опять обвела взглядом комнату.

– Я не знаю, Гарри. Мне очень жаль. Мне казалось, что… я не знаю. Я сейчас в полной растерянности по поводу этого дела.

– По поводу чего?

– Не знаю… По поводу нас. По поводу того, что случилось. По поводу всего.

Молчание вновь наполнило комнату, и Босх надеялся: сейчас медсестра или даже Гэлвин-младший просунет в дверь голову, чтобы проверить, все ли в порядке. Гарри отчаянно хотелось курить. Он поймал себя на мысли, что в первый раз за сегодняшний день вспомнил о курении. Элинор теперь разглядывала свои туфли, а он уставился на свою нетронутую еду. Взял с подноса булочку и принялся подкидывать ее в руке, точно бейсбольный мяч. Через некоторое время глаза Элинор в третий раз обежали палату и, видимо, опять не обнаружили того, чего искали. Босх не мог сообразить, чего именно.

– Тебе не принесли цветы, которые я послала?

– Цветы?

– Да, я послала ромашки. Как те, что растут на склоне под твоим домом. Я их здесь не вижу.

Ромашки. Та ваза, которую он швырнул о стену. «Где же мои проклятые сигареты?» – хотелось ему закричать.

– Наверное, принесут позднее. Они доставляют сюда посылки только раз в день.

Она нахмурилась.

– Послушай, – сказал Босх. – Если Рурк знал, что мы вышли на депозитарий и наблюдаем за ним, и знал, что Тран забрал оттуда содержимое своего сейфа, зачем же тогда он отправил своих людей на дело? Для чего ему было возиться?

Она медленно покачала головой.

– Я не знаю… Может быть… Ну, у меня были мысли, что, возможно, он так и хотел, чтобы они погибли. Он знал этих парней и, очевидно, понимал, что дело кончится перестрелкой и что без них ему достанутся все бриллианты от первого ограбления.

– Да. Но ты знаешь, я тут весь день пытаюсь припомнить разные подробности. О том, что было там, под землей. Все это понемногу ко мне возвращается, и, по-моему, он не сказал, что хочет один получить все. Он сказал по-другому – вроде того, что теперь, когда Медоуз и те двое мертвы, его доля становится больше. Он употребил именно слово «доля», как если бы оставался еще кто-то, с кем он должен поделиться.

Ее брови удивленно взметнулись.

– Может, это была просто фигура речи, Гарри?

– Может быть.