— Нет, здесь никаких законов. Беззаконие! — возмутился кто-то дремавший в один ряд с Алиной.

— А что наши законы? Да ты наших законов не знаешь! Да если бы все по нашим законам бы было, не творилось бы такой несправедливости!..

— Да ты посмотри на Думу! На Думу посмотри, как шестерят, гады!..

— Всю страну по крохам растаскали! А нам, простым людям что?!

— Да уж лучше, хоть какой закон, чем беззаконие! — вставил Фома, все это время бледный, с въедливым прищуром смотревший на нее, — За свободу русского оружия! — встал он, произнося тост.

Все уставились на него охваченные мгновенной паузой. И начали постепенно подниматься, чтобы выпить стоя, поддаваясь всеобщему настрою, сами конкретно не понимая за что.

— Баба, чего с неё возьмешь…

— Баба она и есть баба, — тихо ворчали вокруг.

— А мы-то её королевою зон величали…

Выпили.

Пахан улыбнулся Фоме, — А вот здорово ты в "Вечерке" корреспонденту ответил: "Я бы песню пропел про этих людей!" Во, человек! Понимает! Песню!

И они затянули — "По ту-ндре, по желе-зной дороге,

Где мчится "скорый" Воркута — Ленинград,

Мы бежали с тобою…"

"Что я сделала! Собирая выставку этих убогих, я как бы дала им право поверить в то, что они действительно представляют собой интерес в искусстве и культуре. А таким только дай, а уж утвердиться для них ничего не стоит и будет вокруг вытоптанная территория и никакой иной культуры. И все мои последующие статьи, для них чушь, женский лепет. — Думала Алина, — И плевать, как они выглядят в других глазах, они теперь возвысились в собственных. Дура я, дура!" — ругала она саму себя, и передразнила: — "Я думала — раскопать истоки современного этнического сознания! — кровь прильнула к голове, в глазах потемнело, но внутренний монолог продолжался: — А на самом деле выпустила первобытных демонов наружу! Не только я… но и я тоже".

Песня кончилась, отвывшись, народ явно подобрел.

— А че бы там ни было, махнул рукой главный, но за Америку вам спасибо. Ну и как там наш брат поживает?

— О! Америка! — обрадовано подхватил Фома. — Догадайтесь с трех раз, кого я встретил воспитателем лос-анжелесской тюрьмы?

— Никсона? — предположил кто-то с дальнего края стола и заржал.

— Да не тяни.