Она оберегала его, не давая пространно высказываться о чем бы то ни было, пока не пришел Рассел и не сказал, чтобы оба спускались: их подберут Зейн и Кэри, они в «кадиллаке».

— Придется удвоить караул, — сказал Рассел. — Каждый раз, как мы разъезжаем на этой белой бестии, все на нас так и пялятся.

— А что остальные будут делать весь день?

— Понятно. — Рассел посмотрел на окно. — Держать ушки на макушке.

Ланч. Чизбургеры и жирная поджарка из закусочной в двух кварталах от нас. Трупообразный клерк жевал пепперони и пиццу со свежими помидорами. Солнце весь день напролет. Кровавый закат. Час пик. Городской автобус, изрыгающий черный выхлоп. Свиной шашлык, приправленный имбирем, на белой лапше. Две дюжины звонков и дверь, распахивающаяся для мужчин, которые прячут свои лица. Изученные до мелочей движения негра-менеджера. Тысячи взглядов на Триш, такую, щебечущую по мобильнику. Двадцать семь клиентов на «Почте для вас!», тринадцать из которых пользуются своими почтовыми ящиками. Никто из них даже не притронулся к перевязанной белой лентой картонной трубе за прилавком.

— Ушки на макушке, — сказал Рассел, когда часы на моей дрожащей руке показали палиндром 10.01 и в окне через дорогу появился старик, чтобы провести очередную ночь за очередным романом.

— Шпионить — это все равно что смотреть.

— Шпионить — это все равно что верить, что есть на что посмотреть. Уже не веришь?

— Почтовая труба все еще на месте.

— Что, если никто так и не придет за ней? Что, если все это только дохлый номер, к которому прибегала только покойная? Что, если труба эта, кроме нас, никому не нужна?

— А над чем, по-твоему, я ломаю голову целый день, слушая, как ты расхаживаешь взад-вперед и ноешь, да еще эта дерьмовая еда, вонючий клозет и…

— Ладно, вояка, не взваливай все на меня! Таковы реалии нашей операции и…

В этот момент снизу донесся подвывающий мужской голос:

— Эй! Там наверху! Я иду.

— По-твоему, он хочет записаться волонтером? — посмотрел на меня Рассел.

— По-моему, ему нужно в сортир. Снова.

Но Рассел сместился к противоположной стене. Я занял такую позицию, чтобы наблюдать одновременно за лестницей и за окном. Пиджак я накинул на спинку стула, выставив пистолет в кобуре на всеобщее обозрение.

В комнату вошел поросший щетиной клерк, бледный, глаза налиты кровью. На футболке от тренировочного костюма замысловатый французский рисунок, джинсы явно подобраны на помойке. Красные поношенные кроссовки, хмурый взгляд.

— Ну так где оно? — спросил он.