Левы никогда по вечерам дома не бывало, и я стала постепенно как бы рабой Линды по вечерам.

Она даже не давала больше себе труда ласкать меня или хотя бы делать вид, что мы с ней равны. Я всегда знала о том, что она — хамская натура. Но до чего же сладко было мне ее тело!

«Обслужи меня, — произносила томным голосом Линда и закатывала глаза к потолку. — Как же я сегодня устала бродить».

Она сидела на диване, а я становилась на колени и подползала к ней. Она позволяла мне раздевать ее, почти не помогала мне при этом. Я снимала с нее одежду, а Линда только чуть приподнималась, когда мне нужно было снять с нее юбку и потом стащить трусики вниз по ногам…

Она раздвигала свои полные ляжки, чтобы пропустить меня вперед, и каждый раз приговаривала довольным голосом: «Там все такое жаркое. Я ходила целый день, а на улице так жарко… Постарайся получше, освежи меня там…»

И я старалась, захлебываясь, ползала на коленях перед ней, дрожа от возбуждения, от возможности ласкать эту вожделенную плоть.

Никакой нежности между нами больше не было. Она была бы, как и прежде, но Линда этого больше не допускала. Я просто обслуживала ее, нежила ее полное утомленное тело…

Я жила как во сне эти две недели. Не знала, радоваться мне или ужасаться возвращению прежних ощущений.

Я ходила на работу в больницу, по вечерам готовила ужин и читала медицинские книги, а подсознательно все время что-то внутри меня говорило коварно и тихо: «Скоро придет Линда, положит на диван свое тело и приподнимет соблазнительно юбку на толстых коленках. И скажет: „Ну, иди сюда, Хельга“. И я поползу…» К тому же и Лева в тот период как будто охладел ко мне. Я объясняла себе это очень просто — у него много дел перед отъездом.

Хельга сказала эти слова задрожавшим голосом, и я со страхом и внутренней жалостью к ней догадался о том, какой же была развязка этой истории. Мне было так жалко Хельгу, и я столь явственно слышал, как звенит обидой, несмываемым оскорблением ее голос, что мне не захотелось слушать дальше.

Ведь мне даже слушать про такое было невыносимо, а каково же ей было рассказывать?

Но, наверное, ей требовалось воскресить вновь все эти мучительные образы, чтобы навсегда избавиться от них. Есть такая методика избавления от мучительных воспоминаний и связанных с ними комплексов — взять и откровенно рассказать о них.

Наверное, Хельга и избрала меня орудием такого психологического эксперимента.

— Оказалось, что все это не так, — произнесла Хельга, помолчав, и задрожала всем телом. Она содрогалась, я это ощущал, потому что обнимал ее и чувствовал, как дрожит ее тело.