— Я, так или иначе, вернусь в дом и сама позвоню, — ответила Беатрис, — и, покачнувшись, встала на ноги. Не было никакого смысла пытаться отвлечь себя розами. Ее тошнило, она, кажется, совсем расклеилась. Она вошла в дом, но у нее не было сил говорить с Кевином, и она решила отложить звонок. Она поднялась в свою комнату, где пробыла до вечера. Потом она услышала, как Хелин отправилась в ванную. Как обычно, она что-то напевала себе под нос. Было такое впечатление, что Хелин полностью довольна жизнью, и это разозлило Беатрис.

«Франке плохо, мне плохо, — подумала она, — а она ничего не замечает и ведет себя так, словно в мире не происходит ничего особенного».

Франка, наконец, ушла на встречу с Михаэлем, надев свое новое короткое платье, купленное ей Хелин в Сент-Питер-Порте. Легкий загар, вымытые волосы и подкрашенные губы делали ее на редкость привлекательной, несмотря на серьезный и печальный вид.

«Ее муж сделает все, чтобы отвоевать назад ее сердце, — подумала Беатрис, — но едва ли у него это получится».

И вот теперь она бродит по скалам, чтобы не проводить вечер с Хелин. Сама мысль об этом казалась ей невыносимой. Если бы она провела вечер с одним Кевином, она могла бы рассказать ему о телефонном разговоре, обсудить с ним свое положение. Но ей не хотелось выслушивать комментарии Хелин. Ей она не хотела ничего рассказывать. Ужасное состояние Алана не касается Хелин. Плохо, конечно, что она о чем-то догадывается — ведь она подслушала разговор и сделала какие-то выводы. Собственно, она знает эту проблему. Ее знают все на Гернси, да и в Лондоне о ней тоже знают многие.

«Боже, — думала она, — ведь я знала, я знала. Как только я услышала, что к нему приехала Майя, я уже знала, что из этого выйдет».

Она шла очень быстро, ей стало тяжело дышать. Она взобралась на стоявшую перед ней скалу и положила руки на теплый, нагретый весенним солнцем камень. Ей показалось, что сила камня медленно вливается в нее. Волшебство не изменило Беатрис, и даже в такой ужасный день утешило ее. На душе стало спокойнее, напряжение спало. Она села на камень на вершине скалы и подперла голову руками.

«Черт возьми, — подумала она, — самостоятельно он с этим не справится. Он не сможет. Он не выпутается из этого положения, пока душа его будет рваться на части».

Она пришла в такой ужас, услышав по телефону его мычание, потому что знала этот голос. Сын говорил так, когда был настолько пьян, что переставал держаться на ногах, когда язык отказывался ему повиноваться, когда он превращался в маленького ребенка, и, ухватившись за одну мысль, не мог с ней покончить.