Затем пианист объявляет всем присутствующим, что сегодня вечер открытого микрофона, и спрашивает, не желает ли кто-нибудь выступить.
– Знаешь, – бормочет Мими, – я приехала в Нью-Йорк, чтобы выступать на Бродвее. Ну не смешно?
В мире так много отчаявшихся, несчастных и виноватых людей. Луизе хочется одного – чтобы хоть одному человеку сегодня вечером стало хорошо, и поэтому она говорит: «Мими, тебе надо выступить», а Мими смеется, вздыхает, краснеет и отвечает: «Нет, не могу, у меня голос пропал давным-давно». Луиза хватает ее за руку, вздергивает ее вверх, машет и кричит: «Вот здесь, вот здесь!», и хотя Мими краснеет и стесняется, она очень довольна. Посетители совместными усилиями вытаскивают Мими на небольшой помост, представляющий собой импровизированную сцену.
Играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк». («Здесь всегда играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк», – говаривала Лавиния, но она так любила эту песню и этот город, что она никогда ей не надоедала.) Ничего не меняется в этом городе, и все вечеринки на один манер, и все бары на одно лицо, и каждый вечер пятницы такой же, как и на прошлой неделе, и те же фотографы снимают тех же людей в опере, и по тем же паролям открывают двери в те же питейные заведения, словно универсальными ключами, и в каждом гребаном баре с тапером во всем гребаном городе на исходе вечера играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Мими все же поет эту песню.
Вот что вы никогда не знали о Мими.
Голос у нее хорош.
Голос у Мими не
Когда она выводит
Когда она заканчивает песню, ей аплодируют стоя. Даже официанты кричат от восторга.
Она через стойку поглядывает на Луизу блестящими от слез глазами, и хотя овации еще не утихли, Мими бежит через весь бар и бросается Луизе на шею, беспрестанно повторяя