Вот этого Луиза не ожидала.

– Я знаю… – Мими едва дышит из-за душащего ее смеха пополам со слезами. – Я знаю… – Она сглатывает слюну. – Похоже, что чисто технически она занималась вагинальным сексом всего с одним мужчиной!

Луиза не в силах сдержаться.

Она тоже принимается хохотать.

– Да мне было совершенно наплевать, – икает Мими, когда они наконец снова начинают нормально дышать. – В смысле… я ревновала, конечно же, ревновала, но я знала, что она все-таки натуралка. Знала… я же не тупая. Он одинокий, она одинокая, то есть – кому какое дело? Мне было плевать, как он ее трахал. Я просто ее любила.

И Мими снова принимается плакать, потом смеяться, а еще икать, и рассказывает ужасную историю, как она открыла дверь, вошла, а потом сделала вид, что не входила, ринулась к себе в комнату и врубила на полную мощность наушники, а потом никогда об этом и словом не обмолвилась. Ни разу не спросила почему, хотя, разумеется, у нее была масса вопросов типа Правда? и Ты его любишь? и Это чтобы позлить Рекса? и Это, наверное, чтобы позлить Рекса, верно? Потом целую неделю Мими вела себя хорошо, просто прекрасно, хоть Лавиния и кричала на нее больше, чем обычно, и заставляла ее ходить с собой на вечеринки чаще, чем обычно, и разозлилась на Мими за то, что та набрала четыре с половиной килограмма и не смогла влезть в королевское платье из тафты, которое Луиза как-то раз надела на «Ромео и Джульетту». От этого Мими снова начинает думать о Беовульфе Мармонте, и поэтому она опять начинает плакать, и все-таки, все-таки, как-то вечером Мими немного перебрала и почувствовала себя слишком свободной, слишком защищенной и слишком любимой, и в упор спросила Лавинию, что же, черт подери, произошло с Хэлом Апчерчем. Лавиния даже глаз не подняла – она на меня даже не поглядела – но все, что было в ней теплого, великодушного и сверкающего, обратилось в пепел, и она велела Мими собрать вещички, выметаться и никогда больше не возвращаться.

Пианист пускает по кругу емкость с чаевыми, и Луиза опускает туда двадцатку, еще одну двадцатку Лавинии из тех, которые она должна складывать на черный день, когда она наконец ударится в бега.