Он падает на колени.

Целует ее в живот, словно она беременна или же она богиня.

В глазах у него слезы.

– Прости меня, – говорит он. Он продолжает ее целовать, словно знает, что она знает. Целует ей руки. Целует запястья. Целует ладони. – Прости меня, прости. Я такой дурак, такой дурак.

Она тоже плачет. И качает головой.

Десять… девять… восемь…

Она целует и целует его изголодавшимися губами.

Семь… шесть… пять…

Его слезы сливаются с ее.

– Я скучал, – говорит Рекс. – Ты мне нужна, очень нужна.

И Луиза стоит над пропастью, и мир вокруг нее исчезает, кружится и сверкает, и Луиза падает, она падает, и нет на свете никого, кто смог бы ее подхватить.

Четыре… три… два…

– Я люблю тебя, – произносит Рекс.

Может, и любит.

Они едут на такси на квартиру Лавинии. Всю дорогу до центра они целуются. На каждом перекрестке Рекс признается ей в любви. Он запускает руку ей за блузку и щупает грудь, словно водитель и не слышит всех издаваемых ими звуков. Идет такой снег, что Луиза не видит черноты неба, снег валит так, что по радио в такси без остановки твердят, что такого сильного снегопада не бывало шестьдесят лет. Так что, наверное, Хэл прав, возможно, миру и вправду приходит конец, но сейчас это не важно, потому им так одиноко, но у них есть каждый из них, поскольку Лавиния никогда не вернется, и это тоже самое лучшее.