— С трудом могу поверить, что мне не снится! — пробормотал Леопольд, когда Малез закончил свой рассказ. — И, очевидно, вы заподозрили меня?

— Меньше всего на свете! — лицемерно возразил комиссар. — Но согласитесь, что ваше поведение следовало прояснить.

Казалось, Леопольд сгорает от желания задать какой-то вопрос. Покраснев, словно девочка, он наконец решился:

— Если я правильно вас понял, вы несколько раз по долгу службы побывали в доме на Церковной площади?

— Трижды.

— Вы видели мою мать… Кого еще? Лауру?

— Мадемуазель Лауру, мадемуазель Ирэн, всю семью!

— Она… Она все так же…

В юноше происходила тяжелая внутренняя борьба. Наконец он выговорил:

— …красива?

— Вы о ком? — жестко переспросил Малез, хотя отлично все понял.

— О мадемуазель Лауре.

В дверь поскреблись.

— Не знаю. Вы сами увидите! — пробормотал комиссар, открывая дверь.

Это Жанин Фализ тревожилась за здоровье своего больного. Вероятно, и на лестничной площадке она находилась дольше, чем можно было подумать.

— Один вопрос! — сказал Малез уже на лестнице, когда девушка провожала его к выходу. — Действительно ли Леопольд Траше в день своего приезда лег спать около одиннадцати часов, а вы принесли ему в комнату чашку молока около полуночи?

Через секунду он, не оборачиваясь, уже шагал по дороге.

— Жильбера Лекопта убивают, когда он уже на дороге в тюрьму, — размышлял он. — Из моей комнаты в трактире я вижу убийцу — это был, несомненно, убийца, — идущего со второй жертвой на плече к железнодорожному полотну, когда он пьет чашку молока в постели… Манекен исчезает из дома Лекоптов, когда он находится от этого дома на расстоянии целой деревни… Не будем же больше об этом думать!

21. Траур Лауры

21. Траур Лауры