Прямая и неподвижная, Лаура продолжала упорно всматриваться в красное чрево печи.
— Вы добрый человек, — наконец произнесла она тихим голосом, словно возвращаясь на землю из другого мира.
Она подняла глаза:
— Вы имеете право узнать все до конца.
Малез заерзал на стуле.
— Основное мне уже известно, — живо сказал он, торопясь услышать признания, которые давно ждал. — Ваш двоюродный брат Арман мне нарисовал отнюдь не лестный, но вроде бы верный портрет вашего жениха. Не вы ли раскрыли глаза вашей тете после смерти Жильбера?
— Нет. Ирэн… Она не предвидела трагических последствий своих разоблачений…
— И все еще испытывает угрызения совести?
— Да. До такой степени, что больше не считает себя имеющей право на счастье. Она убеждена, что виновна в смерти моей тетушки.
— Какое безумие! — воскликнул Малез.
— Ее ничто уже больше не утешит. Она считает, что ей следовало оставить мать Жильбера в плену ее иллюзий. На неверный шаг ее подтолкнуло горе, испытанное после женитьбы Эмиля на другой…
Молчание угрожало затянуться. Комиссар заторопился его прервать:
— Знали ли вы — или, по крайней мере, подозревали ли когда-нибудь, — что ваш жених был убит?
Лаура вспыхнула. Она сидела как на углях.
— И да и нет… Как вам объяснить? Знаете, бывают запертые на ключ шкафы, и их содержимое вас интригует, но открыть их вы так и не осмеливаетесь… Так и со смертью Жильбера… Она… вернула мне свободу. Поэтому я запрещала себе о ней задумываться. У доктора не возникло никаких подозрений. Хотя Жильбера и ненавидели, сами обстоятельства его смерти были таковы, что допустить мысль об…
Она не решилась выговорить слово.
— А ваш брат? Ваши кузены? Неужели они никогда не задавались таким вопросом?
— Ирэн никогда. Во всяком случае, насколько я знаю…
— А остальные?
— Случалось, что Эмиль, но в особенности Арман, делали странные намеки… Я слышала, как мой кузен утверждал, что его брату смерть была ниспослана самим Провидением, и он давал понять — такое у меня сложилось впечатление, — что Провидение в этом случае должно было прибегнуть к содействию человека…