Стив выкрикнул «Класс!», адресуясь явно к смартфону.

— Прошу прощения, — переключился он на Краули. — Что там о диктатуре?

— Это не журналистский источник, придурок, — сказала я. — Этот человек помог преступнику проникнуть в мой дом. Думаешь, на это защита распространяется?

— Вполне возможно. Ты же не знаешь, что еще он мне сообщил.

— Краули, ты хочешь, чтобы я разозлилась?

Он пожал плечами, точно обиженный подросток:

— Ладно. Бреслин.

Вот сволочь. Надо было тогда врезать.

— Как тебе удалось выудить это из него?

— Ой, брось. Я же не на дыбе его пытал. Когда он позвонил мне насчет Ашлин Мюррей, то сказал, что ты бываешь ужасно нерешительной, — я только цитирую. — Краули поднял руки и ухмыльнулся мне в лицо. — Сказал, что ты с этим очевидным делом можешь и месяцы провозиться. Это была бы только твоя проблема, но на этот раз детектива Бреслина приставили к тебе, а он не хочет иметь ничего общего с этим идиотизмом. Он хочет, чтобы на тебя как следует надавили, чтобы ты нормально работала, — снова цитата, детективы, только цитата. Вот я и решил немного надавить.

— Лучше ты и сделать не мог, приятель. — Стив снова обращался к своему телефону. — Ты на нас так надавил, что мы вообще ничего не соображали, правда, Конвей?

Краули подозрительно посмотрел на него.

— А когда тот человек позвонил и представился твоим отцом…

— Так вот почему ты сразу поверил, что это мой отец. Я-то думала, что ты просто желал засунуть свои грязные лапки в мою личную жизнь и так возбудился, что соображать перестал. Но ты решил натравить этого говнюка на меня, чтобы подбросить дров под котел. И тогда дрессировщик тебя погладит по шерстке и выдаст сахарку. Я права?

Краули скривился:

— Твой тон неуместен и оскорбителен. Я не обязан…

— Можешь засунуть мой тон себе знаешь куда? Ты позвонил Бреслину и заявил, что можешь так испоганить мне жизнь, что я точно башку себе расшибу. Пернуть буду бояться. И все, что тебе нужно, это мой телефон и домашний адрес. И он тут же все тебе выдал. Я что-то упустила?

Он сидел совершенно прямо, на меня не смотрел, всем своим видом показывая, как неприлично я себя веду.

— Если ты все уже знаешь, зачем спрашиваешь?

— Затем. Всего я не знаю. Роше сливал тебе мои дела постоянно, а Бреслин сделал это только однажды. Кто еще?