– Я попытаюсь.

У него не получилось.

Все прошлую ночь я следила за камерами видеонаблюдения Программы, пытаясь отыскать Йоханссона. Четыре секунды истошного вопля мужчины до сих пор в моей памяти. Я уверена, что он мертв. Мертв или покалечен настолько, что не сможет выжить.

В шесть раздается звонок секретного телефона.

Клянусь, я не сразу смогла узнать его голос.

Сейчас я на кладбище Тауэр-Хамлетс среди мертвецов Ист-Энда Викторианской эпохи: владельцы чугунных заводов, купцы, мелкие торговцы и их жены, викарии, врачи и учителя. Памятники на их могилах мелькают между голыми деревьями и покрытыми инеем кустарниками: плиты, обелиски, готические башенки, открытые Библии и ангелы над многочисленными: «НАВЕКИ В НАШЕЙ ПАМЯТИ» и «ВЕЧНО ЛЮБИМЫЙ». Здесь больше не хоронят, это место созерцания, общественный парк и даже класс под открытым небом – ученики начальных классов близлежащих школ приходят сюда летом искупаться в пруду и половить бабочек. Однако сегодня в одиннадцать утра в среду в начале февраля здесь нет никого, кроме меня и человека, сидящего на скамейке с опущенной на грудь головой.

Я не очень люблю встречи в общественных местах. Слишком много камер и любопытных глаз.

Я намеренно оделась так, чтобы походить на служащую благотворительной организации или церкви: благодетельница с сумкой сэндвичей и адресом местного приюта.

Я останавливаюсь в нескольких метрах от мужчины на скамейке. Он может быть пьян, под кайфом или просто спит.

– Здравствуйте.

Мужчина не шевелится, но глаза его открыты.

– С вами все в порядке? – спрашиваю я, подходя ближе, и понимаю, что это не так.

С ним не все в порядке.

– Я не буду этого делать.

Он выходит из игры? Но так не бывает. Внезапно память прорезает крик мужчины.

– Тебе было больно?

Я присаживаюсь на край скамейки. Йоханссон поворачивает голову и смотрит так, словно я говорю на другом языке.

– Нет.